И он нажал отбой.
В машине повисла неловкая пауза.
Дождь усилился, бил барабанной дробью по крыше. Нервные порывы ветра швыряли на капот ворох серебряных брызг. Я высунула руку из окна, поймала пару сотен капель. Умыла лицо.
Я только сейчас поняла, что, вероятно, ужасно выгляжу.
Мне стало неловко.
– Эй, Лид. Ты чего? – Руслан попробовал заглянуть в мои глаза. Я отвернулась.
– У тебя вода есть? Мне б умыться…
Он потянулся на заднее сиденье, вытянул полупустую бутылку:
– Немного.
– Мы далеко от трассы?
– Да нет. Тут, за поворотом съезд, – он покосился на мои руки. Пальцы било мелкой дрожью.
– Поехали, хорошо?
Он тронулся вперед. Машина плавно переваливалась на кочках и корягах. Дворники судорожно расчищали лобовое стекло. Я сжимала в руках пластиковую бутылку с водой.
Как Руслан и обещал, за поворотом, за широкой разлапистой елью, показалась проселочная гравийка. А за ней – трасса на Москву.
– Останови, пожалуйста, – я не дала выехать ему на трассу, кивнула в сторону «кармана».
«Крайслер» послушно прижался к обочине и затормозил.
– Мне выйти? – Руслан нажал ручник и, не дожидаясь моего ответа, взял черный зонт из бардачка и вышел из машины.
Я, наконец, осталась одна.
Медленно стерев с лица тревоги прошедших дней, я смогла выдохнуть. Болезненно, по чуть-чуть. Боясь, что спазмом разорвет легкие.
Открутила крышку на пластиковой бутылке, сделала несколько осторожных глотков. Оказывается, можно всего за несколько дней забыть вкус чистой воды. Вкус уверенности в себе. Вкус радостного ожидания Завтра.
Мои руки – холодные, будто чужие, лежали на согнутых коленях. Бирюзовые брюки покрыты страшными грязно-зелеными разводами, как и моя душа. Стойкое ощущение несправедливости, грязи, не покидавшее меня всё это время, наконец, сформировалось, в какое-то определенное желание. Желание умыться.
Я нажала кнопку стеклоподъемника, приоткрыла окно. Высунула ладони наружу, умылась дождевой водой.
Лицо, шея, волосы, руки выше локтя – всё подверглось тщательной обработке. До саднящих царапин.
Я сделала большой глоток воды, прополоскала рот.
Руслан стоял, отвернувшись от машины, чуть в стороне, сутуло прислонившись к старой сосне. Дождь немилосердно барабанил по черному колпаку зонта. Я открыла дверцу и вышла под дождь.
Блуза мгновенно промокла, прилипла к телу. Я сделала несколько больших прыжков и оказалась под его зонтом.
– Лида… Ты чего?
Прижаться к нему. Большому. Горячему. Надежному.
Единственному на свете, который знает обо мне все.
Который видел меня там, на траве: раздавленную, разбитую и испуганную.
– Лида…
– Молчи, – я уткнулась ему в грудь, обняла за талию, спрятав мокрые руки под его куртку. Он выпрямился, чуть отстранился от дерева. Его рука скользнула по моим плечам, прижала к себе еще сильнее…
– Прости. Если бы не я и моя чертова работа, тебе бы не пришлось всё это пережить.
Я неистово трясла головой. Никаких возражений. Я помнила выражение глаз Катерины Ивановны и того громилу, что вязали у порога лесного домика.
И я знала: если бы не Руслан, меня бы уже не было в живых. Только в его руках были все ключи к похитителям. Никто не догадался бы так скоро связать воедино убийство судьи, слежку и мое похищение.
Я только прижалась к нему еще сильнее.
* * *
– Они на даче? – мы выехали на шоссе, радостно подмигивая спешащей из города плотной веренице автомобилей.
Я икала. То ли из меня выходила нервозность и испуг, то ли замерзла. От намокшей блузки поднимались тонкие струйки пара. Руслан с улыбкой поглядывал на мои потуги задержать дыхание и применить к себе другие способы народной медицины от икоты.
– Кто? Родители?
– Да, – снова икнула.
– Нет, дома. Тебя к ним отвезти?
Я ошалело замотала головой:
– Нет! Ты что?! Я не хочу, чтобы они видели меня ТАКОЙ…
Он прищурился и вздохнул:
– А есть разница? Они волнуются. И очень хотят тебя обнять.
– Я знаю. Они будут стараться сделать всё, чтобы я поскорее забыла этот кошмар. Будут делать вид, что всё хорошо, что ничего не изменилось, что ничего не произошло. И я им хочу в этом помочь… Им будет гораздо легче, если они не увидят меня в ТАКОМ виде, – широким жестом я показала ему себя.
Он с сомнением отмалчивался. Потом спросил:
– И что ты тогда хочешь?
– Я хочу переодеться и помыться. Вернее, не так: помыться и переодеться.
– Ко мне поехали?
Я представила себе его дом: уютную холостяцкую берлогу с пустым холодильником, недомытой чашкой из-под кофе у раковины, скомканным на полу ванной полотенцем. И поняла, что не хочу ЭТО везти в его дом.
Чтобы его стены увидели меня такой…
– Нет, на дачу, – эта идея пришла в голову и, словно электрическая лампочка, озарила мой путь на ближайшие несколько часов. У меня появилась цель. Правда, вместе с озарением пришло и разочарование – ключей от дачи у меня с собой не было. – Только нам придется заехать на работу за запасными ключами.
Он не стал спорить.
Вся дорога до центра – ни одной пробки. Еще не было семи, когда мы оказались на почти опустевшей стоянке бизне-центра, в котором моя туристическая контора занимала несколько кабинетов на третьем этаже.
– Можешь мне свою куртку дать? Вдруг еще не все ушли…
Руслан стянул с себя куртку, передал мне и покосился на мои босые ступни. Я отмахнулась:
– Дай Бог, не заметят, – и выскочила из машины.
Торопливо пробежав по еще влажному, в здоровых черных лужах, асфальту и на ходу набросив на плечи куртку Руслана, я дернула на себя входную дверь. Та послушно поддалась, пропуская меня внутрь тесного холла: широкие, разноцветные баннеры, указатели пестрели и сбивали с толку – здесь ничего не изменилось с начала моего отпуска.
Заметив, что около лифта никого нет, я юркнула к нему, быстро нажала кнопку вызова и проскочила внутрь, лишь только дверцы скрипнули и разъехались в стороны. Лифт дернулся и потянул меня вверх.
Офис давно опустел. Высокая стойка ресепшн-зоны, за которой днем безраздельно властвовала приветливая Татьяна, сейчас оказалась пуста и поблескивала выставленными рекламными буклетами. Большой кабинет, разбитый легкими прозрачными перегородками на крохотные каморки-соты сотрудников неторопливо погружался в вечерние сумерки. Только в конце коридора на темную ковровую дорожку ложилась узкая полоска света. Это наш бедный нескладный Толик, юрист, в вечно мятых брюках, потрепанной рубашке, с криво повязанным галстуком, опять силился разобраться в ворохе жалоб и претензий.
