А может, ему просто не куда идти?
В душе что-то щелкнуло, и я, на мгновение забыв о причине своего появления здесь, сделала шаг в сторону его крохотного кабинета. И остановилась.
Не сейчас. Потом. Когда-нибудь. Я его обязательно расспрошу.
Не сейчас.
Я проскользнула мимо ресепшен к кабинету с золотистой табличкой на двери. «Приемная» гласила надпись.
Дверь тихо щелкнула, распахнулась.
Валентины Матвеевны, конечно, уже не было. Она обычно покидала офис в пять, величественно разрешая сотрудникам завершить дела в свое отсутствие.
Связка ключей лежала в верхнем ящике моего стола.
Я быстро прошла через приемную, обогнула свой стол, впотьмах сбив со стола ворох документов. Торопливо подобрав их и неаккуратно сложив на углу, дернула верхний ящик стола на себя и схватила громоздкую связку, на которой уместились «на всякий пожарный случай» запасные ключи не только от квартиры и дачи, но и от папиного гаража, маминого рабочего кабинета, папиной лаборатории, от всех почтовых ящиков и сейфов. В общем, это была увесистая громыхающая гроздь.
В кабинете начальницы что-то с шумом упало, раздался тихий идиотский смешок.
Я замерла.
В кабинете Валентины Матвеевны раздался звон разбившейся посуды.
Я подошла ближе, прислушалась: шепот, чертыхания и снова приглушенный истеричный смех.
Неплотно прикрытая дверь подалась внутрь, впуская меня.
Большой и светлый кабинет сейчас утонул в шелковистых сумерках. Плотные шторы кофейного цвета, привезенные мужем Валентины Матвеевны то ли из Италии, то ли из Шотландии, задернуты, не пропуская в помещение и каплю уходящего дня. В тусклом полумраке стеллажей поблескивали многочисленные золотые и хрустальные статуэтки, награды, медали и памятные знаки: следствие усердного и многолетнего труда всей нашей команды.
Пахло коньяком, лимонами и копченой колбасой. И если коньяка и лимонов не было видно, то тарелка с ломтиками сервелата красовалась на столе начальницы, источая тонкий аромат.
– Эй, кто здесь? – тихо прошептала в пустоту.
Движение в дальнем углу, и из-за стола появилась всклокоченная голова начальницы.
– Валентина Матвеевна? – сказать, что я была в шоке – это всё равно, что ничего не сказать. Правда. Я потеряла дар речи.
Очевидно, начальница была пьяна как деревенский электрик. Волосы торчком, аккуратно накрашенные черные «стрелочки» размазаны так, что казались здоровыми синяками, туманный, ничего не соображающий взгляд.
– Хы. то… здесь? – едва ворочая языком, через икоту, проговорила она.
– Это я, Лида, – я растерялась.
Валентина Матвеевна – очень щепетильная женщина, успешная. Она никогда не позволяла выглядеть себе смешно или неаккуратно. Она никогда не употребляла алкоголь. Даже на корпоративах.
Идеальная прическа. Идеальный макияж и маникюр. Идеальная речь. Это ее столпы, на которые она опиралась.
И тут напиться до такого свинского состояния.
– Валентина Матвеевна, что случилось? – она икнула в ответ. – Что-то с Вадимом? Или Павлом Николаевичем?
Она сползла под стол, икнула оттуда громко и раскатисто.
«Ого!» – я подошла ближе.
Валентина Матвеевна сидела на полу, под столом. Вокруг – осколки бокала и разбитой обеденной тарелки, рассыпанные по паркету дольки засахаренного лимона, которые она подцепляла прямо с пола и тут же отправляла в рот. Початая бутылка коньяка стояла тут же. Рядом валялась такая же, только уже пустая.
– А-а, Лида, – пробормотала начальница, будто только что меня увидела. – Хошь выпить со… ик… мн…ой?
– Что случилось, Валентина Матвеева? Я вас раньше никогда такой не видела…
Та втянула шею и громко расхохоталась:
– Я тоже… никогда. А сегодня. Можно…ик. Сегодня моей дочке бы исполнилось тридцать…
У меня сердце оборвалось. «Было бы». Она сказала: «Было бы». Господи, какое горе. Я и не знала, что у нее такое горе. Столько лет держать его в себе.
Я опустилась рядом с ней на колени, закусила губу:
– Вы всегда скрывали, что у вас была дочь.
Та неожиданно громко расхохоталась. Что-то кольнуло в висках: она не выглядела как убитая горем мать. Я отбросила эту мысль подальше, устыдившись.
– Так кто ж о таком расскажет!
– Так расскажите мне. Вам легче станет. У меня мама – психолог, она много говорила об этом. Проговаривание беды делает ее прожитой. Дает возможность идти дальше.
Наверно, в моем голосе было очень много сочувствия. Я побоялась, что перегнула палку, выглядела бестактно и настырно. И опустила глаза.
А Валентина Матвеевна смотрела на меня мутно, с видимым превосходством.
– Ли – да, какое же ты, в сущности, дитя, – она наклонилась ко мне, с силой обдав лимонно-коньячной отрыжкой. – Ты наивна и чиста. И этим мне нравишься. Я даже хочу тебя повесить, – она моргнула и исправилась: – Повысить. Поставить главой европейского филиала.
– Спасибо, конечно, – у меня не было уверенности, что, протрезвев, она повторит свое предложение: на должность главы европейского филиала метила Ирма, активно используя для этого длинные ноги, роскошные волосы, пятый размер груди и бесхребетность Вадика, сына начальницы.
Валентина Матвеевна скривилась и подняла вверх ладонь, будто хотела дать мне пять. Отхлебнула прямо через горлышко коньяка, икнула:
– Н-не стоит. Ты хорошая, Лидка. Такие как ты, меня никогда не поймут…
– Почему же? Я очень сочувствую вашему горю.
Та хмыкнула:
– Пф-ф! Горю… Если ты узнаешь, ты будешь меня презирать. Такие как ты… добренькие… правильные…ответственные. А я просто хотела ЖИТЬ! – она неожиданно заорала, схватила меня за край черной Руслановой куртки, привлекла к себе так, что я могла заглянуть в ее обезумевшие глаза. – Я сдала ее. Выбросила на помойку, как драную кошку! Отказалась!!!
– Кого? – не поняла я.
– Дочку свою.
– То есть как «выбросили»? – у меня всё внутри похолодело. Я отшатнулась.
Мое движение не ускользнуло от ее внимания, добавив безумному взгляду толику торжества:
– Вот, я же говорила. Уже брезгуешь, – она обмякла, всхлипнула. – Ты права, конечно, я – монстр.
Мне совершенно не хотелось выслушивать весь этот бред.
– Я всё равно ничего не понимаю, Валентина Матвеевна, вы пьяны, – я попробовала подняться. – Я Павлу Николаевичу позвоню.
– Я ее в приют сдала. Папашка бросил нас, когда ей и шести месяцев не было. Я мыкалась, сколько могла. По съемным квартирам, по друзьям и знакомым. И тут появился Паша. Молодой совсем, он же на пять лет меня моложе… Ухоженный. Перспективный мальчик. Его мать сразу сказала – девай свою дочь, куда хочешь, нам чужие дети ни к чему.
