Я растерянно кашлянула:
– Под это не танцевать надо, а провожать в последний путь. Этих композиторов что, притащили с ближайшего кладбища?
Вера, пообщавшись с недоумевающим торговцем, перевела:
– Это лучшие музыканты города, весьма недешевые. Мел, тут такая музыка, честно-честно! Я сама с тоски вешалась на больших праздниках селян. Они под это еще и танцевать умудрялись, и веселиться, хотя мне такие песни всегда напоминали мартовские ночи.
– Теперь понятно, почему я с моим плеером в первый визит произвела такой фурор, – пробормотала я. – Ладно, сейчас попробую извлечь из этой какофонии что-нибудь приличное.
Народ тем временем все собирался: теперь перед нашим помостом скопилось существ больше, чем где бы то ни было. Конечно, тут было на что посмотреть: небольшая кучка камов, судорожно жавшихся к самому краю; морней с белкой в огромных ручищах; валл, буравящий его ненавидящим взглядом; пара местных музыкантов; да ярко-красная бестия в полумаске, мечущаяся по сцене.
Немного поупражнявшись в пантомиме с колобками, я дала понять, что та музыка, которую они так старательно извлекают из своих инструментов, совсем отстой. Потом попыталась понять, как работают эти бандуры: на инструментах отсутствовали всякие струны, клавиши, и вообще непонятно, как колобки умудрялись извлекать из них звуки. Инструменты представляли собой некий каркас из твердых прутьев, прощупывающихся внутри, от них отходили малюсенькие меха, как у волынок, да тоненькие пластинки. Я растерянно крутила надутый шарик из гладкой кожи руках, как вдруг осенило:
– О! Вера, скажи каму, чтобы подошел… да пусть не трясется так, бить пока не буду. И скажет этим бетховенам, чтобы били в эти свои шары, как в барабан…
– Он не понимает, – настороженно ответила Вера, – он не знает, что такое барабан и кого нужно бить. Покажи им сама, что нужно делать.
Раздраженно передернув плечами, я услышала, как кам что-то гаркнул горчичникам и те послушно уставились на меня, ожидая инструкций. Я попробовала ударить по загадочному инструменту, как по табле. Раздавшийся звук почти ничем не отличался от привычного. Хорошо, что в свое время я научилась нескольким ритмам, теперь пора нести свет искусства в иной мир.
Поняв, где ударять, чтобы получить звук более глухой, где – чтобы позвонче, я медленно показала музыкантам, как выбивать ритм максум: пусть будет попроще. Дум-так-так-дум-так, дум-так-так-дум-так, дум-так-так-дум-так – продолжала я до тех пор, пока в крохотных глазках горчичных колобков не углядела понимание. А еще дикий восторг: вот так, может, праздники здесь повеселее станут.
Музыканты чуть поупражнялись: надо отдать должное профессионализму колобков, усвоили новое они с необычайной скоростью. Мне, допустим, понадобилась неделя, чтобы освоить таблу. Существа замерли, услышав незнакомые, но весьма ритмичные звуки, многие стали хлопать в ладоши, стараясь попасть в ритм. Ну вот, теперь эти музыканты не только лучшие в городе, колобки будут нарасхват во всем этом чудном мирке!
Я по-кошачьи потянулась, расправляя все суставы и готовя мышцы к нагрузке. Приятной негой отозвалось тело, чуть похрустывая в суставах. Потом я резко прыгнула в центр сцены и раскинула руки, чтобы не мешали зрителям наслаждаться движениями бедер. Пусть будет восток, простейшая табла – танец под барабаны, где танцовщица не показывает готовую композицию, а танцует под живые барабаны, сотрудничая с таблистом. Правда, в том варианте гораздо интереснее – таблист ловит настроение танцовщицы и меняет ритмы, следуя ее движениям, убыстряясь, или замедляясь, ставя резкие акценты. Это совместное творчество двух людей, словно разговор таблы и гибкого тела девушки.
Здесь же все обстояло гораздо проще и прозаичнее: ровный ритм, только что выученный музыкантами и я, лениво покачивающая бедрами. Ну ладно, надо же показать хоть что-то – вон столько народу собралось поглазеть. Восьмерка – удар. Глубокая волна, тряска бедрами. Но, входя в раж танца, я становилась все мрачнее: да, предчувствия подтвердились – никакой магии я не чувствовала. Ни сплетения стихий, ни сильных эмоций сердца, поющего в унисон с силой. Ничего. Только ритм, толпа и наряженная белка. Только пока что песенки не пою, да орешки не грызу…
Словно прочтя мои мысли, Вера посоветовала:
– Ты бы еще пропела что-то, а то ритм нудный, пустой.
– Какие мы привередливые, – я показала плененной девушке язык, не прерывая движений. – Тебе сейчас вообще-то положено лежать в глубоком обмороке от страха за свою жизнь, а не любоваться танцем живота в моем исполнении.
– Да уж лучше полюбоваться, а то, может, больше не придется, – грустно улыбнулась девушка, чуть отодвигая шею от лезвия: горилла, залюбовавшийся танцем, и не заметил этого движения. – С камов станется нарушить договоренность и прирезать меня. Просто, чтобы не возиться да не объяснять такие обстоятельства покупателю. Где это видано: рабы диктуют свои условия!
– Хм, – еще больше помрачнела я. – А я поверила, глупая. Ну что же, тогда можно и запеть: с моими способностями через минуту здесь не останется ни одного покупателя – все сбегут от сладкоголосой гарпии! Но вы-то тут не при чем, так что сделаем-ка финт ушами…
Медленно раскручиваясь, подхватила бамбуковые палочки и раскрыла огненно-красные крылья. По толпе пронесся восторженный вздох, у камов окончательно отпали челюсти. В глазах торговца уже явно читалось желание оставить экзотическую птичку себе. Мол, корову свою не продам никому, такая зверюга нужна самому.
И в этот момент я подлетела к морнею и ткнула палкой в глаз. Горилла заревел от боли и схватился за окровавленное лицо, уронив нож. Тут же, словно по сигналу, к нам подскочил валл и, оттащив опешившую от ужаса Веру за спину, пнул морнея в лицо, превращая нос в кровавое месиво. Громила заревел еще больше и уже катался от боли по всему помосту, перекрывая камам путь к восставшим рабам. Но торговцы, впрочем, и не спешили вмешиваться, благоразумно держась в стороне.
Толпа загремела оглушительными аплодисментами: видимо, существа решили, что это такое представление, спектакль, чтобы показать покупателю товар лицом да набить цену повыше. Ритм импровизированных барабанов постепенно затух. Мы стояли, держась за руки: я вдруг почувствовала странное единение с абсолютно чужими мне валлом и Верой.
– Меня Радом звать, – вдруг сказал валл, видимо, тоже прочувствовавший общее настроение. – И, девочки, я с вами до конца, каким бы он ни был…
– Спасибо, – прошептала я. – Но давайте просто посмотрим, что будет дальше.
Но дальше ничего не было: искалеченного громилу оттащили со сцены, торговец подошел к нам на пару шагов, готовый в любой момент метнуться обратно, и что-то продекламировал толпе.
– Сказал, что продаемся только комплектом, – облегченно вздохнула Вера: девушка до последнего не верила, что кам сдержит свое слово. – Ого! Ну ничего себе, начальная цена! Да за такую можно построить небольшой городок!
Народ, прочухавший, что представление закончено, начал потихоньку расходиться. Большинству такие цены оказались не по карману, как бы ни хотелось приобрести в личное пользование такие экзотические экземпляры. Перед помостом остались лишь десятка с два существ, но у всех глаза горели решимостью выиграть аукцион.
