– Что же это вы, мама, совсем не занимаетесь своим ребенком, – сурово начала она, – родить родили, а дальше государству подкинули и руки умыли, так, что ли, получается? Вы же не совсем от девочки отказались, вот и занимайтесь ею хотя бы время от времени. Или уж откажитесь совсем. Тогда хоть приемные родители смогут дать ребенку все, что ему требуется.
Женщина, как видно, насмотрелась на своей работе под самую завязку на брошенных, никому не нужных детей, но так и не научилась оставаться к этому равнодушной. И все свое возмущение выливала на головы легкомысленных девиц, которые рожали детей, а потом и не думали заботиться о них.
– Бабочки, ну чистые бабочки, – пробурчала она, – звери лесные и те о своем потомстве пекутся.
Вета не стала объяснять сердитой женщине-врачу, что она никакая не мама, а ее коллега, только терапевт, а не педиатр, потому и растерялась. Не до объяснений было, слишком уж она за ребенка волновалась.
– Что с ней будет, доктор? – растерянно спросила Вета, будто и правда была какой-то безграмотной, легкомысленной девицей, а не дипломированным врачом.
Строгая педиатр слегка смягчилась.
– Страшного ничего, – сказала она, – полежит несколько дней и будет дальше скакать как зайчик. Вовремя меня вызвали, успели. Теперь только строго выполняйте мои назначения, и все будет в порядке. Но укреплять организм надо. И это уже ваша забота, мама. Пора и вам за голову взяться.
И она принялась давать указания Татьяне Ивановне, что и как давать ребенку в последующие дни.
– И не стесняйтесь, снова вызывайте меня, если что-то пойдет не так, – распорядилась строгая врач на прощание.
А потом от двери оглянулась и бросила взгляд на Катюню, уже не такую красную и распаренную.
– Девчушка-то хорошая какая, прелесть!
И вышла.
А Вета все никак не могла прийти в себя. Волнение немного отступило, но мысли навалились горой неподъемной, и все серьезные, дальше некуда. Пришло, видно, и для нее время принимать решение.
Домой Ветка в тот день не уехала. Позвонила матери и рассказала, что случилось. Та тоже разволновалась и решение дочери одобрила. Ни одна женщина не оставит своего ребенка без присмотра в таком состоянии, а Ветка для Катюни стала все равно что мать родная.
Она всю ночь провела в изоляторе рядом с девочкой. Лобик ей вытирала, когда та потела сильно, температура-то спадала, рубашечку поменяла, водички попить дала, когда девочка попросила. В общем, самой было не до сна. Но утром Катюня была уже молодцом. Поела кашки манной, а потом снова уснула. И Ветка отправилась на свою врачебную смену, попросив тетю Дусю почаще заглядывать в изолятор и не оставлять девочку надолго одну.
Как прошел этот рабочий день, Ветка затруднилась бы рассказать, если бы кто спросил. Но и он завершился наконец, хоть и показался непривычно долгим.
У Катюни к вечеру вновь поднялась температура, но уже не такая высокая. Татьяна Ивановна строго соблюдала все предписания сердитой докторши, и за девочку можно было не беспокоиться. А тетя Дуся, поглядев на то, во что превратилась Иветта Константиновна за один лишь день, решительно отправила ее домой отсыпаться. И клятвенно пообещала, что сама останется с девочкой на эту ночь.
Утром Ветка привезла полную сумку еды для больного ребенка – бабушка Лиза расстаралась, а здесь, в изоляторе, кормить Катюню отдельно было вполне возможно. И девочка потихоньку пошла на поправку. К ней приехал даже ее любимый Тимоша со своими голубыми ушками, что вызвало у девочки бурю радости и придало ей сил. А уже в субботу вечером и сама Катюня уехала домой, как она говорила, к бабушке Лизе. Ветка забрала ее на этот раз надолго. Может, на месяц, сказала она Татьяне Ивановне, а может, и больше. Ведь ребенок требует серьезного оздоровления. Медсестра вздохнула, но возражать не стала. Правила правилами, а жизнь есть жизнь. И лучше, чем дома у Иветты Константиновны, малышке Катюне не будет нигде.
9
Вечером, уложив ребенка спать, Ветка с матерью надолго засели на кухне. Они обсуждали очень серьезный вопрос, который откладывать дальше было уже некуда, – будущее Катюни, девочки, ставшей для них обеих родной.
– Ребенок не кукла, мама, – задумчиво говорила Ветка, – с ним нельзя поиграть и положить на место. И я чувствую себя иногда виноватой в том, что показала девочке другую жизнь, которой она была лишена. Ведь юридически я не имею никаких прав и даже забираю ее домой незаконно. Но по-другому не могу уже. Однако долго это продолжаться не может. Катюня растет, ей пять с половиной лет. Скоро и в школу, а там будет уже интернат, и придет конец моей власти. И что будет, мама, что тогда будет, скажи?
И Ветка расплакалась, горько, тяжело. Расстаться с девочкой ей было просто не под силу, особенно теперь, когда малышка в горячечном бреду назвала ее мамой.
– Я и сама часто думаю об этом, дочка, – откликнулась мать, когда рыдания стихли и Ветка могла уже ее услышать. – Сама прикипела душой к этому ребенку, ставшему мне как будто бы родным.
Она посмотрела на дочь внимательно и очень серьезно.
– Это называется просто: куда ни кинь, всюду клин, доченька моя, – проговорила она с сочувствием в голосе и во взгляде. – И остается тебе только одно, как мне кажется.
Ветка посмотрела вопросительно, а мать, будто в холодную воду прыгнула, сказала:
– Нечестный совет, признаю, дочка, но ты должна заставить Леонида жениться на тебе. Это единственный законный путь, другого нет, сама видишь.
Ветка покачала головой и задумалась.
– Я уж и сама об этом думала, мама, – призналась она, – но боюсь. Во-первых, не умею я воздействовать на мужчин, не получится у меня. А во-вторых, кому я нужна, старая дева. А Леонид – мужчина видный и жениться не собирается, сам мне говорил.
Она еще немного подумала.
– Нет, мама, ничего у меня не выйдет, это тупик.
– А ты попробуй, Веточка, напиши ему письмо, пусть подумает. Это ведь его дочь, он за нее в ответе. Должен же и он что-то решать.
Мать обняла Ветку и поцеловала в макушку.
– Попробуй, доченька. – И усмехнулась. – Чем черт не шутит, пока бог спит, говорят в народе. Рискни.
И Ветка засела писать Леониду письмо. Трудная это была работа, полночи на нее ушло, но она все-таки справилась.
Вначале рассказала, как Катюня заболела и напугала ее высокой температурой и бессознательным состоянием. Потом призналась, как пожилая врач-педиатр промывала ей мозги. И теперь вот она собралась промыть мозги ему.
«Вы отец, Леня, – писала она, – и Вы один по закону имеете право решать судьбу своей дочери. Я официально не могу сделать для нее ничего, как бы ни хотела. А Вы должны взяться наконец за ум и признать, что принятая Вами позиция – это проявление малодушия. Простите за правду, но я так считаю и понимаю. Вам легче вкалывать как ломовая лошадь на далеких стройках, чем принять на себя ответственность за собственного ребенка. А девочка растет, не за горами и школа, и тогда даже я не смогу сделать для нее ничего больше. Будет только интернат, холодное официальное заведение, где никто не подарит ей ни тепла, ни заботы. Я считаю, что Вам пора возвращаться, Леня, и создать для дочери нормальную жизнь. И надо жениться, как бы это ни противоречило Вашим желаниям. Девочка не может расти без матери. А мачехи – они ведь тоже разные бывают. И то, что Вам не повезло, еще не значит, что по-другому не случается.
