– Вот и ты мусульманин... Это навсегда! Обратной дороги
нет.
– Почему? – насторожился Валентин. – Убьете?
Джафар, по возрасту одногодок, но почему-то уже мулла,
расхохотался весело и беспечно. Белые неровные зубы блестели в черной бороде,
как жемчужины.
– Да знаешь ли, что в ислам ваши христиане переходили
массами?.. Но обратного оттока никогда не было. Никогда.
Эти слова Валентин помнил и когда в составе русских
миротворческих сил служил в Боснии. Уже триста или сколько там лет нет там
турецкой оккупации, а та часть славян, что приняла в те нелегкие годы ислам –
то ли по убеждению, то ли чтоб легче жилось, – так и осталась тверда в
чужой... нет, уже родной вере. И сколько бы их ни давило окружение
православных, держатся, черти! Не отрекаются, сколько им ни доказывали, что
настоящая их вера – православная, а ислам их отцов был навязан силой...
Его качнуло, Сергей заложил рискованный на такой мокрой
дороге поворот. Валентин очнулся от воспоминаний, снова ощутил, как под ложечкой
сосет неприятное ощущение близкой беды. Взгляд беспокойно поднялся к зеркалу
заднего обзора, и тут же увидел блестящие от перевозбуждения черные глаза
молодого Акбаршаха.
– Отдыхай, – проговорил Валентин на
английском. – Еще далеко...
Он с усилием растянул губы в усмешке. Ощущение беды
усилилось, и даже когда перевел взгляд на Дмитрия, тот на заднем сидении
третьим, легче не стало.
Если Ахмед европеец, даже родился в Германии, в семье
богатого владельца сети отелей, то Акбаршаха прислали из самих Арабских
Эмиратов. По тому, как с ним говорил Ахмед, Валентин понял, что юный мюрид –
член очень знатного рода, отпрыск каких-то кровей. Но вместо того, чтобы
прожигать жизнь в увеселениях, рвется воевать за веру Аллаха. И там тоже
действует закон: «...пока сердца для чести живы...»
Все же связи и деньги делают свое дело и здесь, подумал он
зло. В терроризме! Все прошли нелегкую школу выживания, только этот птенец
здесь ни к месту. Какие деньги заплатил, каких великих шейхов потревожил, но
как Валентин ни настаивал на своем праве отбирать людей для опасного задания,
ему шли навстречу во всем, но с условием, чтобы взял этого юного мюрида.
Нельзя сказать, чтобы парень не понравился: такому Валентин
доверил бы и кошелек, и жену, чист настолько, что плюнуть хочется, но
подготовки у парня никакой. А то, что они считают подготовкой... Так теперь и
козы, наверное, умеют стрелять и передергивать затвор.
Правда, Ахмед крут и умеет драться за двоих, если не за
дюжину. Такие были бы украшением любого подразделения коммандос, собирали бы
урожай орденов и наград, получали бы звания и огромные деньги... но все это в
грязной Империи Зла или подвластных ей странах, а в чистых землях сражаются не
за деньги, не за кружки металла на груди. Аллах велик, он видит все и всякого
насквозь, не обмануть наградными листами того, кто читает в сердцах!
Шоссе то взбиралось на горки, то ныряло круто вниз. На одном
из холмиков Валентин увидел, как на востоке темная полоска земли отделилась от
светлеющего неба. Еще ни намека на розовую зарю, но хмурое утро трудно и
медленно все-таки теснит ночь, словно тугой поршень выдавливает черноту, за
которой придет рассвет, а на рассвете в их руках уже будут автоматы.
Слева от шоссе, в полусотне шагов начиналась стена тополей,
ровная, как солдаты в строю. Серые, покрытые дорожной пылью, самые
негостеприимные из деревьев, никому не придет в голову остановить машину и
передохнуть в их скудной тени. Да и полоса от асфальта шоссе к деревьям без
травы, вся в глине, словно по ней как прошли советские танки в сорок четвертом,
так земля не может опомниться до сих пор.
Акбаршах поглядывал вопросительно то на Валентина, старшего
группы, то на Ахмеда, его старшего. За этой стеной другая стена – бетонная,
высокая, а по ней телекамеры, что следят даже за проезжающими по шоссе, деревья
не помеха, как и ночь, дождь или метель – спецнасадки позволяют рассмотреть
даже муравья, вышедшего в безлунную ночь на охоту.
Деревья тянулись уже долго, постепенно редея, создавая
видимость, что вот просто так выросли сами. Никакой бетонной стены за ними,
никакой иностранной базы на польской земле, не то ремонтной, не то по сбору
местных бабочек...
Еще через четверть часа базу миновали, на правой стороне
зазеленело, земля потянулась ровная, как для игры в гольф, трава ухоженная,
подстриженная коротко, не сразу и рассмотреть, что все это громадное
пространство огорожено высоким забором с тонкой ажурной сеткой из тонкой
проволоки, почти незаметной из проносящихся мимо автомобилей.
В небе блистали яркие злые точки, и по земле время от
времени пробегали ослепительно белые полосы, похожие на лучи боевых лазеров.
Присмотревшись, Валентин различил на фоне серого неба четыре высокие вышки.
В глубине зеленого массива вздымаются изящные здания,
которые чем-то напомнили олимпийские деревни. Тоже строятся быстро, для элитных
гостей, на строительство бросают лучшие силы страны, дома по самым новейшим
стандартам, даже элитным стандартам, а когда Олимпиада закончится, эти
роскошные постройки разберут для себя правительственные чиновники под коттеджи.
– Не закончится, – пробормотал он вслух. –
Эта Олимпиада никогда не закончится... Когда эта свинья приходит, то...
приходит!
Дмитрий сказал насмешливо:
– Они говорят, что как раз никогда не остаются. Введут
войска, как на Гаити, в Кувейт или куда вроде бы попросят, наведут порядок, а
потом уходят.
– Уходят только войска, – ответил Валентин с
горечью. – Но зараза остается... Останови под тем деревом! Дальше пешком.
Слышно было, как за спиной Ахмед и Акбаршах шебуршатся,
доставая оружие. Акбаршах попытался, судя по шуму, вдеть руки в лямки рюкзака.
Ахмед остановил, успеем. На фоне мутно серого неба, сплошь затянутого низкими
тучами, выросла черная тень с раскинутыми ветвями.
Машина сползла на обочину. Сергей заглушил мотор, на миг
воцарилась тишина, потом заверещали беспечные ууцзнечиаки. Валентин выскользнул
первым, пригнулся, вслушиваясь в усиленные приборами звуки. Кузнечики стараются
перекричать один другого, земля дрогнула и закачалась под обрушившейся тяжелой
массой. Явно лягушка вышла поохотиться на певунов, поймала, судя по хрусту
жестких надкрыльев. А вообще в пределах трех сотен метров нет живого существа с
массой больше килограмма.
– Выходим, – велел он одними губами.
Земля вздрагивала под ногами боевиков. Бесшумные, как тени,
нагруженные поклажей, как мулы в Дагестане, они встали в ряд, застыли, В сотне
шагов по земле равномерно чиркали ослепительно белые полосы прожекторов,
настолько яркие, что Валентин всякий раз ожидал увидеть багровые борозды с
дымящейся землей.
– Пошли.
В рассвете отчетливо видели тонкую ажурную ограду. И хотя
выглядела безобидной, разве что непомерно высокая, но только наивный поляк
поверит, что в столбах не вмонтированы сверхчуткие датчики. Под землей либо
протянуты провода к центру охраны, либо вовсе беспроводная связь...
