На другую стену проецировался пиратский флаг и портрет Эрнесто Гевары. А вокруг на полках, стеллажах и даже на полу царил обычный бардак, который создают вокруг себя люди из мира хайтека, когда за ними никто не следит. Тут были гаджеты и стационарные устройства, их детали и элементы, из которых Макс мог опознать от силы десять процентов самых простых и новых. Диего, видимо, еще меньше – потому что смотрел на всю эту технологическую порнографию круглыми глазами. Тут были вещи, появившиеся еще до его рождения, но до сих пор находившие применение в среде ретрофагов. Были даже чипы, платы и провода, которые давно сняли с производства.
– Тяжелая дрянь, – ворчал молодой мексиканец, и чуть не стукнул об косяк последнюю коробку с маркировкой на китайском. – Тут не помешал бы „ползун“.
– Да я вижу, вы и сами справляетесь.
Иван им не помогал, а стоял и смотрел. В этом узком проходе третий бы только мешался. Его экзопротезы поддерживали слабые ноги, заменяя почти атрофированные мышцы. Должно быть, к вечеру они ему здорово натирали. Тощий, веснушчатый, с белесыми волосами, действительно чем-то похожий на комара, он выглядел почти подростком, но на самом деле ему было далеко за тридцать.
– Что-то мне уныло, парни. Все серое, тусклое, блеклое. Совсем задрали хейтеры, задрало командование… Похоже, у меня СЭС.
– Что это? – переспросил Макс. – Какой-то синдром?
– Синий экран смерти.
Выглядел Иван плохо – мятая одежда, набрякшие мешки под красными, как у лабораторной мыши, глазами, светлая щетина на подбородке уже начала завиваться.
– Тебя бы на фронт, – проворчал Диего. – Сразу депрессию как рукой снимет.
– Остынь, – положил товарищу руку на плечо Рихтер. – У него свой фронт. И ему не легче, чем нам.
Комаров редко ходил вместе с ними „в поле“, но в любом бою был незримым десятым или одиннадцатым бойцом и координировал действия отделения, даже если находился за много километров. Его „глаза“ всегда были рядом, и отчасти компенсировали им отсутствие спутников на орбите.
Когда Максим увидел его в первый раз у трапа самолета, еще на подпольном этапе их борьбы, тот был в инвалидной коляске. Довольно старой, раздолбанной, хоть и с мотором, на долгоживущих батареях. Кресло управлялось „силой мысли“, как сам приднестровец тут же гордо заявил, – то есть нейроинтерфейсом. Официально он приехал на какую-то конференцию. Видимо, был убежден, что СПБ не станет подозревать человека с настолько тяжелыми моторными патологиями и отсутствием увлечения политикой в прошлом. Это было опрометчиво, но ему удалось проскользнуть.
Почему он выбрал себе конспиративное имя Иван, а не, допустим, Хуан? Сказал, что на его языке это звучит неблагозвучно. И когда его так в шутку назвали, парень сделал вид, что колотит их складным костылем, который привез с собой в чемодане.
Это уже потом он выпросил один частичный экзоскелет, усиливающий ноги, и другой легкий цельный, чуть подшаманил их и стал пользоваться для перемещения. А вскоре наловчился бегать, прыгать и даже лазить по верхотурам так, что мог обогнать и здоровых. „У меня раньше такие были, но сломались“, – объяснил он. Без них он тоже мог ходить, но со скоростью улитки, шатаясь и держась за стены и поручни.
Однако у всего есть цена. Заметив перемену, командование тут же стало поручать ему физические работы, связанные с монтажом и наладкой различных приборов. И в жару, и в проливной дождь с ветром. Иван выносил всё, и никогда от него не было слышно жалоб и нытья.
Про его жизнь до прихода в Интербригаду было известно мало, кроме того, что он рос в детском доме в Молдавии и перенес ДЦП. Без протезов парень ходил с большим трудом. Но говорили, что он, еще будучи малолетним, попал в поле зрения Интерпола за распространение запрещенного софта, позволявшего редактировать местоположение айдентов на местности. Иван был не только взломщиком, но и убежденным „пиратом“, хотя в Международной пиратской партии не состоял. Говорил, что они извратили истинный пиратский дух.
„Информация должна быть свободной. Она не должна принадлежать даже тому, кто ее создал. Это же не батон в булочной. Если ей делятся, она не исчезает у создателя. Если фирма потратила миллиард глобо на создание вирки… ну что ж, я очень ей благодарен. Но платить не буду, даже если поиграю. Потому что, платя, я помогаю существовать миру неравенства, где от людей закрыта и более важная информация, чем японская эротика. Книги, фильмы, вирки, программы, любые знания – пока защищены копирайтом, они как звери в клетке. Они страдают сами и никому не приносят пользы. Их надо выпустить на свободу, в поля, в леса. Где любой, кто захочет, сможет прийти и пообщаться с ними“.
Странные у него были представления о лесе. Но он был молдавский русский. А для русских, как можно было судить по Гавриле, тайга – это дом родной, а медведь – это что-то типа хомячка, которого можно погладить. Правда в отличие от Гаврилы, приехавшего из Сибири, Иван был родом из той части Молдавии, которая звалась раньше Приднестровье. Сейчас этот регион на всех картах назывался Транснистрия.
Впрочем, особой разницы для Максима в этом не было. Он видел русских из Австралии, русских из Бразилии, почему не быть русскому из диковинной Транснистрии? Которая, судя по всему, была очень глухими задворками Восточной Европы.
С Иваном Макс легко поладил, потому что, как и бабушка Макса, Иван любил СССР и ненавидел капитализм. Поэтому им было о чем поговорить. Да и культурная близость у приднестровского русского и потомка казахстанских немцев оказалась выше, чем у Максима с его бывшими единоплеменниками.
У техника действительно были золотые руки. С помощью биопринтера Комаров наладил им производство пломбира, вареной сгущенки и других похожих деликатесов. Конечно, это была имитация, которая молочного белка не содержала, а только синтезированный псевдоживотный белок. Еще для их производства использовались стандартные углеводные блоки и искусственные жиры, которые они частью нашли тут же на складе, а частью выбили из интенданта городской комендатуры.
В итоге получилось почти то же самое, что продавалось в магазинах, а может, и повкуснее. Максим такое не любил, предпочитал среднеевропейское меню с пониженным содержанием углеводов. Но не мог отрицать, что, когда времени мало, а нагрузки большие, – подобные сладости очень помогают.
Приватный анонимный чат для знакомств Иван вместе с несколькими коллегами переделал в зашифрованный сетевой канал, которым могли пользоваться участники революционных отрядов. Они же, только с чьей-то, по их словам, помощью, создали пиратскую копию тактической командной среды, которой пользовались спецназовцы Корпуса мира. Теперь подразделения повстанцев могли координировать свои действия в пределах звена и выше не хуже, чем их противники.
Еще этот умелец делал „booby traps“ – мины-ловушки – из любых приборов и роботов, даже популярных здесь карнавальных, которых выпускал против врагов. Один, похожий на скелетика, однажды, еще в сентябре, пришел в тренировочный лагерь „матадоров“. Он приплясывал, пел похабные песни и „кукарачу“. С полицейскими или Корпусом этот номерне прошел бы, они изрешетили бы машинку с безопасного расстояния. Но идиоты в черном с хохотом окружили ходуна и начали селфиться с ним. А потом двое под одобрительный хохот остальных стали молотить его бейсбольными битами. Вначале он уворачивался. А потом взорвался, и тем немногим, кто выжил в задних рядах, еще долго будет не до смеха – ведь половина массы робота приходилась на пластиковую взрывчатку.
