– Но Ванцетти – один из лучших умов левого движения.
– А ты его видел? Я сомневаюсь, что он существует. Это как Джон Голт. Человек-миф. Да и никто один не вытянет эту ношу. Ну, есть еще пара человек, которые чего-то стоят. Ортега. И еще пара чуваков. А остальные… крысы! Так что нет никакой революции.
– Что ты несешь? Почаще выходи на улицы. Люди готовы за победу драться зубами. Они тебе за такие слова рожу набьют. Твое счастье, что я тебя не сдам.
Макс хотел рассказать, как они видели новобранцев, которые шли колонной, распевая песни. В том числе „El Pueblo Unido“ и другие, родом из прошлого – самой Мексики и Кубы Фиделя и Че. Война им еще казалась веселой прогулкой, они ловили кайф в предвкушении битв. Он хотел рассказать про эйфорию на улицах. Про салюты, которые запрещали, а они все равно происходили, про карнавал, который будет скоро. Про раздачу конфискованных вещей, которые люди разбирали просто из грузовиков. Хотел сказать, что это прямо как Парижская Коммуна, пока не вспомнил, чем та коммуна закончилась.
– Люди в массе глупы, – вдруг произнес Иван. – Они празднуют даже день смерти. Те, кто внизу, отрезаны от данных… для их же блага. А вы просто не интересуетесь. Хотите верить и верите. Но у меня есть доступ. Так вот… Знай. На других континентах революция теряет город за городом. А мы тут… в глазах остального мира… вернее, большинства тех, чье мнение имеет значение… мы для них – наемники наркокартелей. Прямо сейчас медиамашина корпораций уже сравнивает нашу революцию с холокостом, а наших вождей – даже не с Лениным и Сталиным. Нет. С Пол Потом и Гитлером. Плевать, что мы уничтожаем посевы коки и плантации опиумного мака и марихуаны вместе с лабораториями по переработке, расстреливаем наркоторговцев пачками, вышибаем их тупые мозги тоннами. Плевать, что Пол Пота и Гитлера они сами поддерживали. А может, и вырастили. Но мы – сатрапы и палачи. И даже здесь, в Канкуне, не все довольны. Некоторые уже бузят. Ворчат на наш милый и добрый комендантский час, например. Говорят, что свободы стало еще меньше, чем при прежнем режиме.
– А комендантский час бывал раньше? При старой власти?
– Ну… – Иван потер лоб. – Диего говорил, вводили какие-то правила периодически, устраивали шмоны, облавы, блокпосты, когда полиция боролась с наркокартелями. Или делала вид, что борется. Ну и корпорации для своих „пеонов“… сотрудников… тоже устанавливали всякие правила. Но постоянных запретов для свободной публики не было. Поэтому многие ворчат. А хочешь, открою тебе секрет? Про Фаервол. Он ведь введен изнутри, а не снаружи. Ну, снаружи тоже есть блокировки трафика. Но их меньше. Снаружи нас просто объявили нарушителями закона и отрезали от всех услуг, приложений. Но тотальную стену построили мы изнутри. И дело не в цензуре. И даже не в секретности. Просто есть подозрения… что эти типы… столпы мирового порядка… могут систему Д-реальности использовать для атаки на нас. Не просто для манипуляции, а для прямой атаки на сознание людей в восставших секторах. Это не шутки. Возможно всё! От наведения пугающих галлюцинаций до комбинации визуальных раздражителей, способных вызвать паралич или смерть. Или массовый суицид. Поэтому мы от нее отключились. А так как мы не можем поддерживать полноценную собственную Сеть – то и выключили ее на хрен, оставив только упрощенную замену для своих бойцов и служащих. Остальные имеют сейчас связь на уровне восьмидесятых годов двадцатого века. И не жужжат. Пока. Вот, посмотри. – Иван спроецировал на стену пустую набережную, просто приложив ладонь к поверхности.
Камера, судя по всему, висела в воздухе и медленно двигалась в сторону моря. Раньше в это время набережные были полны народу, горели огни. Пляжи тоже не были пустынны. Теперь же… Насладиться ночной прохладой, может, кому-то и хотелось, но никто не хотел проблем со стражами революционного порядка.
– И в то, что на нашу сторону массово переходят солдаты противника, ты тоже особо не верь, фильтруй. Вернее, они действительно переходят. Но знаешь, почему? Ты поверил их сказке про охеренную совесть, которая спала, храпела, и вдруг проснулась?
– Ну да, – честно сказал Макс. – Звучит правдоподобно. Они же выросли здесь…
– Эх ты, старшина, – усмехнулся начальник техслужбы, хлопнув Макса по плечу. – Ты идеалист. Судишь по себе. А не все такие. Мы немного пошалили с их командной сетью. Нам не впервой. Раньше мы уже не раз натравливали толпу на врагов революции. Это хорошо работает в альтернативно-цивилизованных странах. Представь, всем прохожим вокруг твоего объекта-цели… который является доносчиком или мелким полицейским служащим, – всем вдруг приходит рассылка, что он не кто иной, как педофил, богохульник, скотоложец. И происходит линчевание. Вишенкой на торте является ситуация, когда одного упыря пускают в расход такие же, как он. А он орет: „Я свой, я свой, что вы делаете!“, пока его тащат, чтоб вздернуть на фонаре или сжечь у столба. Так вот… многим чувакам в погонах, эполетах и портупеях пришел приказ от их командования о том, что они переходят из подчинения Мексиканского правительства и Мирового совета в подчинение НарВласти! А когда они поняли, что их жестоко поимели, оказалось, что они уже два дня воюют на чужой стороне… и успели так замазаться, что назад дороги нет! Вот они и перебежали навсегда. К тому времени мы уже почти взяли страну под контроль – отчего не перейти к победителю? Читал историю восстаний Хмельницкого и Пугачева? Как против них посылали казаков, а те переходили на их сторону.
– Да брось, Ваня. Без таких, как эти перебежчики, мы бы уже были удобрением для кукурузы.
– Мы все им будем, – видно было, что настроение у компьютерщика летело в бездонную пропасть, и даже кальян не помогал. – Я мониторил сеть. Сначала просто так, по своей инициативе. Потом по заданию партии. И вот что могу сказать… В первые недели нас поддерживали все. Потом две трети, потом примерно половина. А сейчас всё слышнее голоса, что мы дикари и людоеды… и надо вбомбить нас в каменный век! Чаша весов склоняется в другую сторону.
– Это временно. Пропаганда не может работать вечно. Люди разберутся.
– Пропаганда работает вечно. Работает как часы. И законы психологии тоже работают. И будет только хуже.
– Ты ошибаешься, – Макс рубанул рукой в воздухе. – Люди массово записываются в милицию. Готовы сражаться до последней капли крови!
– Когда ты так говоришь, знаешь, на кого похож? На Шварца в роли советского милиционера. У тебя такой же подбородок. А еще Шварц снимался в фильме, где он бывший военный, и участвовал в шоу…
– Тому, кто еще раз скажет мне про „Бегущего человека“, дам по роже, – предупредил Рихтер. – Я не смотрел это старье.
– Это классика. И чувак там – в точности как ты. Нет, не бей меня, не бей, – Иван притворно отшатнулся, закрываясь. – Так вот что, Бегущий. Они вступают в ополчение потому, что им дают паек. И автомат. И уважение. Еще потому, что они думают – будет легкая прогулка. А когда по нам ударят всерьез, многие сдуются.
Иван махнул рукой и затянулся настолько глубоко, что у него закатились глаза.
А ведь в чем-то он прав. Макс вспомнил, как люди толпились вокруг витрины, где была раздача конфиската. Перед витриной с брендовыми часами крутилась очень интересная голограмма: „000,00 глобо! 000,00 песо! Все даром, берите!“. Хотя какая с этих безделушек польза? Накануне войны.
