– Чувак, мой внутричерепной мозг сейчас взорвется, – пробормотал приднестровец, не оставляя кальяна и выпуская еще несколько сиреневых колец. – Но я все равно могу привести хоть сто аргументов, почему наш мир ненастоящий. Например, эффект Манделы. Или настоящие НЛО, которые не спишешь на шаровые молнии, лентикулярные облака или преломление света. Я знаю, люди видели порталы в реальном мире. Такие же, как в играх. Возможно, „НЛО“ – это и есть порталы, только в небе. Но я больше верю Нику Бострому. Раньше я считал, что бритва Оккама отрезает Бога-Творца вместе с его бородой. Но теперь я вижу, что она куда лучше отрезает идею случайности, недетерминированного хаоса. Да, трудно поверить, что создатель туманностей и галактик написал свитки для древних кочевников из пустыни, где указал, как им правильно питаться и гигиену соблюдать! Церковники вообще не при делах. Творец должен прежде всего над ними угорать. А вдруг Он сам по меркам своего вида – школьник? И возраст его – миллиарды лет, а не триллионы, и занимает он в физическом мире не миллионы парсеков, а всего-навсего тысячи? Или нас вообще придумал мозг старого Больцмана, зародившийся из флюктуаций вакуума. И не факт, что мы записаны у него на компе, пусть даже размером с галактику. А что, если для него или для них не проблема надуть новый пузырь мультивселенной, произвести инфляцию материи и новый большой взрыв – щелчком пальцев? Или мы сами – такие мозги… Однажды я украл базы данных с камер городского наблюдения целой страны. Небольшой, в Европе. Искал красивых телочек в окнах и апскёрты. Ну, эротические засветы. Но нашел много другого. Видел странные светящиеся сущности… И вещи, которые не спишешь на монтаж. У меня после этого волосы седые появились на башке. Удалил все на хрен. Это пострашнее секретов мафии. Думаю, лучше не знать, как мир устроен…
– Что ты туда подмешал?! – Максим отодвинул кальян и строго посмотрел на „программиста-вирусолога“, как Иван сам себя иногда называл. Хотя слово „программист“ было еще более устаревшим, чем слово „хакер“.
– Херня. Это обычный ароматизированный табак. – Иван снова прокашлялся и закатил глаза. – Он влияет на сознание только потому, что ты веришь… что это не табак. Как Нео, который силой мысли мог согнуть ложку.
– Все эти летающие порталы и прочая херь собачья суть даже не галлюцинации, – оборвал его Максим. – А апофения. Привычка к виртуалу сильно меняет сознание и в реальности. Это заметили еще в начале века. Говорят, перед переходом оживленной дороги некоторых тянуло сохраниться кнопкой „F2“. А вспомни GTA-манию? Когда кто-то ни с того ни с сего, забычив глаза, выкидывал на дороге человека из машины, садился в нее, переезжал через владельца два раза, а потом ехал таранить и давить всех, удирать от полиции… пока не поймают или не пристрелят. Не знаю, начинали они при этом видеть проценты своего здоровья и получать новые задания, или нет. Но это такая же болезнь, как танцевальная чума, пляска святого Витта в Средневековье. И дело не в вирках, а в обычных глюках нашего мозга. Вроде шизофрении. Или в употреблении опасных веществ.
– А если я тебе скажу, что помню события из своей прошлой жизни? Что скажешь на это?
– Что у кого-то растет слишком забористая трава у дома. Нет ни одного подтвержденного случая „чуда“, „НЛО“ или „божественного вмешательства“. Зато есть ложная память и богатая фантазия.
– А дежа вю? – не унимался Иван. – У тебя бывало ощущение, что вот этот же эпизод уже бывал с тобой раньше, слово в слово, бит в бит? А голоса? Ты когда-нибудь слышал голоса? Чтобы тебя звали по имени? Нет, это не шизофрения. А может, все шизофреники – это те, кому довелось увидеть сбои? Идем дальше. Эффект бессмертного наблюдателя. Мы могли физически погибнуть десятки и сотни раз с очень высокой вероятностью в течение жизни. В три года я перенес тяжелый грипп. Температура была сорок один. В пять меня ударили качели по голове. Черепно-мозговая травма. В семь лет меня чуть не задавил пьяный водитель… мои родители тогда были еще живы. В восемь лет я перенес менингит. В девять чуть не разбился, упал с крыши гаража. В десять я чуть не взорвал себя насмерть… я уже жил в детдоме, но часто ходил в самоволку. В двенадцать меня чуть не убили наркоманы. В четырнадцать я сам чуть не отъехал от некачественных „веществ“, которые попробовал первый и последний раз… я говорю о тяжелых, а не о безобидных. В пятнадцать я разбился на моноколесе, которое разогнал почти до скорости мотоцикла. В восемнадцать меня до полусмерти избил битой чувак, которого в итоге выбрала моя первая любовь. Я очнулся уже в палате интенсивной терапии.
– И что с того?
– Ты совсем дурак? И Карл Гаусс твой дурак со своими теоремами. Все теории вероятностей почему-то не работают для человеческой жизни. Я каждый раз мог погибнуть с минимум пятидесятипроцентной вероятностью. Мне даже врачи такое говорили. А таких случаев было около двадцати. Почему я жив? И почему жив ты? Ты же воевал до попадания сюда, да и тут занимался опасными вещами. Парадокс выжившего? Я не думаю. Мы не можем верить даже Декарту. Не можем даже знать, что мыслим, а следовательно, существуем. Я вот думаю, никакого „Я“ нет. Есть набор реакций на стимулы среды. То, что мы называем личностью, – меняется ничуть не меньше, чем обновляется с гибелью и рождением новых клеток наше физическое тело. Сестры Вачовски заложили в свой абсолютно попсовый по форме фильм идею, которая объясняет многое. Сеть… что если она нас выращивает, как овощи? Не для вырабатывания энергии, как в кино. Это бред. С какими-то другими целями. Или вообще без целей. Но с полным контролем. То, что нам неинтересно, отсекает. Людей, которые не нужны, убирает. А с другими, наоборот, сводит вас, знакомит, сталкивает. А у тех, кого она оставляет одного, кого запирает в четырех стенах, – у них другая задача. Они должны что-то сделать ради всего человечества, черт возьми. Или открывать. Или сочинять. Или воевать.
Фраза Максиму не понравилась, показалась особенно глупой. Но он не стал прерывать этот поток сознания, и Комаров продолжал, как заведенный, как гаитянский зомби:
– А есть то, что я называю „исчерпанием реальности“. Где новые стили в музыке? Я увлекался музоном с восьми лет, перелопатил все старье. До 2010 года они появлялись пачками, а в десятых как отрезало. Хотя аппаратура раньше была такая, что сейчас бы ей даже в самых глухих горах Бутана пользоваться не стали! Но раньше был креатив, он рулил и отжигал. А сейчас – нет. И фильмы… с тех же 2010-х годов до самого заката Голливуда – только повторы того, что было раньше. Римейки, херейки, сиквелы, приквелы-хериквелы. Пустые и никчемные. Комиксы-гомиксы, супермены и чудо-женщины. Кончилось воображение у людей? Или на этом рубеже с нами случилось что-то, чего мы до сих пор не осознали? И не хотим осознавать? Про книги я даже не говорю, это больно. Их просто больше нет. То, что есть… это не книги. А музыка? Русская музыка… Я балдел от нее когда-то. Сравни восьмидесятые-девяностые… я читал, тогда была нищета, разруха, в общем капец… и десятыедвадцатые… когда тоже была жизнь не сахар, но все же чуть получше. Щас тебе поставлю пару треков, и ты сравнишь. Первый мужик по имени Цой, второй чувак по имени…
– Нет! Пожалей мои уши. Я русскую попсу знаю. Еще хуже немецкой, хотя и та говно. Scheiße. Но если это всё иллюзия, то какого хрена ты ноешь? Разве может страдать набор байтов?
