– Даже если бы я принял дозу героина, напился, завернулся в полковое знамя и изнасиловал жену командира… вроде у него была жена, если я не ошибаюсь, а не другое… даже в этом случае… – он не договорил, сбился, и продолжил, только переведя дыхание, – и в этом случае у меня было бы куда пойти. Раз я пришел к вам, а не подался в наемники компаний, где за риск платят… может, стоит дать мне шанс и прекратить трахать мозги?!
– Да что ты можешь знать про траханье мозгов? Раз уж не был женат по-настоящему?
– Софи, прекрати, – сказал он ей, как нашкодившей девчонке. – Или я за себя не ручаюсь.
– И что ты сделаешь? Отшлепаешь меня? Скорее я тебя застрелю, – на лице у нее не дрогнул ни один мускул, но Рихтер подумал, что в этот момент на него может быть направлено любое количество глаз и оружия.
– Тогда я встану и уйду. Можешь стрелять в спину. Но все это дерьмо я слушать не хочу. Я понимаю, что революции в белых перчатках не делаются. Кто-то должен быть и карающим мечом, и Авгиевы конюшни чистить. Но ноги об себя вытирать не позволю. Даже если это дурацкая проверка.
– На словах вы все понимаете. А вот на деле… уже третий такой же чистенький мальчик… швед… сбежал на вторую неделю. После рутинной операции возмездия. Даже без серьезного «замеса». И оказался в СПБ. И наверняка там «запел» по полной программе. У них все запоют. Я… знаю это… не по рассказам, Макс, – она замолчала. – Ты думаешь, с чего я вообще в это ввязалась? Я тебе потом расскажу. Так вот. Легко сбежать. Особенно если разочаровался в нас и понял, что вблизи мы совсем не такие герои в белых масках и сомбреро. Как сеньор Зорро, чье настоящее имя дон Диего де ла Вега.
– Зорро носил черное, – возразил Рихтер. – И у него не было сомбреро. А я приехал сюда не для глупостей. И не потому, что у меня начались какие-то проблемы. Я был счастлив и всем доволен. Просто я хочу помочь. Только и всего. Здесь я нужнее.
– А почему именно Мексика, Макс? Почему не Ирак? Не Россия? Не Сербия? Не Казахстан? Там тоже восстания.
– Ну… я атеист, и с клерикалами мне не по пути. И восточные общества я не понимаю, слишком далек по ментальности. Это по поводу сербских четников и иракских моджахедов. Что касается России… с которой моих предков кое-что связывает… я тебе честно скажу, что я думал об этом. Там были славные революционные времена. Но дело в демографии. Когда-то это была страна молодых неграмотных крестьян. Теперь Россия, как и вся Европа, – край уставших ворчливых стариков. Слишком умных, чтобы отдавать за что-то свою жизнь. Считающих калории и аккуратно платящих кредиты.
– Я поняла. Не буду больше пытать. Так вот, у тебя последний шанс уйти достойно, сеньор Лис. После этого… или с позором, или в гробу. А может, ты думаешь, что ты Бэтмен? Или для тебя это просто вирка?
– Я же не псих.
– Тогда ты должен понимать, за что мы сражаемся. Это последний бой за справедливость и свободу. Если проиграем, в мире будет цифровой концлагерь, который опробовали в Китае еще в двадцатые годы. И он показал себя успешно. На Западе теперь думают, что это и есть «коммунизм». Так вот, это не коммунизм. Это корпоративное рабство под разными вывесками. Просто если в Китае или прежней довоенной КНДР людей отправляют делать, что нужно, напрямую, то на Западе… включая Мексику… и до Родригеса тоже… их выдавливали в нужную сторону с помощью мягкой силы и денег. Например, ввели налог для тех, у кого нет постоянной работы. Или грабительские тарифы за энергию. Или штрафы за антисанитарное состояние недвижимости. И сразу нужные районы сделались свободными от бедняков. Еще были штрафы за отсутствие надлежащего ухода за детьми… которых в случае чего могли изъять. Штрафы за неотчисление страховых выплат… то есть за безработность! Это было и раньше, Мануэль просто пошел в этом до конца. Совсем как в Китае у нас не стало… Но рейтинг применяется теперь по всему миру. Тому, у кого он низкий, многие товары можно купить только вдвое дороже, а кредит взять под проценты в три раза выше. Что вы, никакого тоталитаризма! Поездами, дирижаблями и джетами могут пользоваться все. Просто кому-то дорога обходится процентов на сто двадцать дороже, потому что основная часть стоимости – страховка. А они неблагонадежны. И все законно! Вот в таком «раю» мы жили. Распознавание лиц всюду и везде. Муха пролетит, и у нее анфас и профиль сверят с картотекой…
– Я понимаю. И все равно это не совсем ад, – Рихтер всегда любил точность, даже если приходилось немного побыть адвокатом дьявола. – Я читал статистику по смертности, продолжительности жизни, питанию. Были времена куда тяжелее и грязнее.
– Но подлее вряд ли были! – вспыхнула девушка. – Ну да, не ад, а чистилище. Худо-бедно, но живем. Но раньше еще можно было объяснить нищету и насилие отсталостью технологий. А теперь у человечества нет никаких причин так жить, кроме жадности некоторых скотов. Наше время для стран периферии – это чистилище. Но если провороним шанс и нам перепрограммируют мозги, оно может стать адом для будущих поколений. Навечно. А мы должны выбраться из него в рай, который мы построим на обломках цифровой тюрьмы. Я могла бы тебе рассказать еще больше. Например, про то, какие сообщения мы перехватили. И какое оборудование с корабля под либерийским флагом попало к нам в руки. Они просто не успели его развернуть. Больше я тебе пока ничего не скажу. Так ты с нами или просто пришел посмотреть?
У Софи явно имелась способность к долгим и страстным речам. Слушать ее было приятно – у нее был голос киноактрисы, и Рихтер чувствовал, что ее слова льются ему в мозг, как тихий прохладный поток. Он не до конца верил этим чудовищным прогнозам. Самое плохое редко сбывается, как и самое хорошее. Но все равно, был скорее согласен, чем нет.
– Я готов воевать. Они… ваши власти, совсем с катушек съехали. Убивают в открытую. «Матадоры». Такого раньше не было. Даже на опереточный суд время не тратят.
– Да, не было, – согласилась она. – Поэтому нам нужны все силы. Даже те, кому мы не можем полностью доверять. Проверить тебя на старинном детекторе лжи?
– Валяй.
– Уже проверила, – улыбнулась Софи… а точнее, субкоманданте Торрес (ох и любят никогда не служившие мятежники присваивать себе звания!). – Детектор у меня в глазах. Поздравляю, вы приняты с испытательным сроком, товарищ Максим Рихтер. Я поручусь за тебя. Но не подведите меня. Благословляю на борьбу за счастье пролетариата.
– Я вижу, у вас тут легко совмещаются религия и учение Маркса-Энгельса.
– И в чем они противоречат, хотела бы я знать? Иисус был первым анархо-коммунистом…
– А Иуда первым капиталистом.
– Не шути так. В Библии еще в Ветхом Завете описаны деньги, задолго до прихода Сына Божьего в мир.
– Прости, для меня древнесемитские мифы значат не больше, чем древнегреческие или скандинавские. Там даже веселее – все пьют, дерутся и спят со всеми. Но если тебя это обижает, не будем больше об этом говорить.
– Твои взгляды еще могут помениться на сто восемьдесят градусов. Если, конечно, тебя не убьют. Как говорили в одном старом фильме: «Сатана рассуждает, как человек. А Бог мыслит вечностью». Для меня нет противоречия между верой в Создателя и борьбой за светлое будущее, которое Его Сын нам обещал. И в этом я не согласна с Леоном Ванцетти. Я скорее на стороне Теологии освобождения.
