– Почем гуси, гражданин? – спросил у деда Федор Степаныч, легонько оттеснив Лиду.
– Вам, товарищ, для каких целей? – вскинул лохматые брови дедок.
Гуси высунули свои красные клювы из щелей ящика и пытались что-то такое важное сказать, пока еще не начался торг.
– Мне на юбилей, – немного покраснев, ответил товарищ.
– О как… Я думал, на развод. Ну да ничего, дело житейское. Сами выберете или мне поверите?
– Вы уж сами давайте, – вступила Лидка, – я им в глаза смотреть не смогу. Пожирнее да покрупнее, пожалуйста, чтоб гостей накормить.
Дед вздохнул, закряхтел, встал с насеста, с натугой опершись о коленки, грузно, поскрипывая всеми суставами, развернулся и открыл крышку ящика, окинув взглядом своих подопечных. Гуси притихли, не возмущались, не шумели, крыльями не хлопотали, почуяв важность и трагичность момента. Потом он наклонился, подхватил одну из птиц, погладил ее меж крыл и протянул Федор Степанычу.
– Держи, порадуй гостей! – спокойно произнес он, протягивая большую птицу Федор Степанычу. – Полтора рубля.
– А чего это так дорого? В магазине рупь 30! – попытался поторговаться Степаныч.
– Чего ж ты тогда, мил человек, именно ко мне за гусем пришел? – снова спокойно и невозмутимо сказал дед. – Не время сейчас птицу бить, поэтому и нет ее нигде.
Вздохнули, расплатились, запихнули гуся в большую продовольственную сумку, оставив снаружи только голову, и поехали обратно. Гусь в автобусе вдруг заголосил во весь свой гусиный голос, громко, резко, с переливами и человеческими всхлипами. Катька бесстрашно гладила гуся по теплой шелковой голове, и по ее дрожащим губам было понятно, что не одобряет дите эту взрослую прихоть касательно красивой птицы, а дома совершенно расплакалась, и утешить ее оказалось совсем невозможно.
Но самое странное, что и Поля не оценила Лидкин героический марш-бросок на Птичий рынок, не понимая, на кой хрен дочь приперла живую птицу в квартиру:
– Лидка, что за выкрутасы? Что мы с ним будем делать? Зачем нам тут живой гусь?
– Мам, ты же сама хотела к юбилею гуся… В магазинах не было, вот я и купила на Птичьем рынке… – с удивлением замигала Лидка.
– Ты чего сейчас такую морду состряпала? Не понимаю, что это за придурь? Ты мне настоящее мозготрясение устраиваешь! Можно же и курей было запечь, если гуся не достала. Зачем по всей Москве беготню устраивать? Ну ты даешь, мать моя! – Поля грозно, как встарь, зыркнула на Лидку, словно та была ребенком. – И как ты бить птицу собираешься? Это ж надо умеючи, ты что в самом деле?
***
«Здравствуй, мама!
Позавчера получили твое письмо, спасибо!
Аленке я свалился как снег на голову – не ожидали меня. Вернее, ожидали в конце месяца, а у меня в Тикси представился случай – шел прямой самолет на Москву, и я за 14 часов перелетел из зимы в лето. Был на СП-6 десять дней. (с 11 по 21 мая.) Арктика безумно понравилась, „заболел“ ею. На СП работал вместе со всеми – разгружал самолеты (а их приходило по штук 20 в сутки), собирал домики, жил вместе со всеми в палатке, охотился на медведя, был единственным музыкантом в смене и наяривал на аккордеоне, и в конце своего пребывания на станции уже потерял счет времени, сколько прошло – дни, недели, месяцы… Необычно было, что солнце вообще не опускалось за горизонт, а целые сутки крутилось над нашими головами. Смех был и со временем – разница с Москвой на 9 часов – и мы в самый разгар работы слышали голос московского диктора: „Спокойной ночи, дорогие товарищи!“, а каждый вечер внимательно слушали утреннюю зарядку. Налетался я на всевозможных самолетах и вертолетах и, честное слово, полюбил этот вид передвижения! Сама посуди, я летел до Москвы 5500 километров 14 часов, приземлились мы в 155 км от Москвы, и от аэродрома до города ехали целых 6 часов! Вот такая математика!
Напиши, как вы там? Папе мы звонили, как только я прилетел. Сказал, что все здоровы. Рассказов у меня будет много. Летом мы с Аленкой приедем. Очень крепко тебя целуем, привет от всех наших.
Роб».
Полина забывчивость Лидку тогда немного смутила, но оно ж понятно – возраст, вот-вот восемьдесят грянет.
Гусь пожил несколько дней на балконе, привязанный за лапку. Погода позволяла, и теперь Катькино гулянье проходило на балконе с гусем. Она подкладывала под попу подушку и разговаривала с ним, уж это было намного необычнее, чем просто гулять с ребятами во дворе! Имя ему было дано странное – Мишка. Видно, шипел много, вот и получился шипящий Мишка. Гуся кормили, как полагается, Лидка сходила в районную библиотеку и все об этом узнала, поэтому со стола ничего не выбрасывалось, остатки хлеба, овощей, творог, все шло в корм гусю. Катькино задание по содержанию гуся было одним из важных – приносить свежую травку и всякие вкусные витаминные сорнячки.
Но скоро эта прекрасная гусиная жизнь на балконе шестого этажа должна была закончиться. За день до юбилея остро встал вопрос о том, как лишить Мишку жизни.
Ночью, когда Катька заснула, на кухне собрался семейный совет.
– Робочка, ты у нас единственный мужчина, – подняла Лидка жалостливые глаза. – Может, ты попробуешь?
– Лидия Яковлевна, что значит попробуешь? Как вы себе это представляете? А если не получится? Нет, я категорически не могу это сделать! – Роба от негодования сразу закурил, живо представив себе, как он будет пробовать убивать гуся.
– Надо для начала узнать, как умерщвляют гусей, – предложила Алена. – Кто бы мог рассказать? У нас и друзей таких нет.
– Эх, жаль, Федор Степаныч уехал ненадолго… Он бы за милую душу бы помог, хозяйственный. Так, значит, надо позвать Евку! Она врач, она, наверное, это проходила, она точно сможет! – предложила Лида.
– Мать моя, мы в своем уме? Звать педиатра, чтоб убить гуся? Что ты такое, Лидка, выдумала? Ты меня совсем обескуражила этим гусем! Сколько можно! – разнервничалась Поля.
– Да ладно, бабуль, это, кстати, идея! – сказала Алена. – Я уверена, что Ева Марковна не откажет!
На том и порешили. Ева, услышав предложение, усмехнулась, но согласилась.
– Скажите спасибо, что я девчонкой жила у бабушки в деревне, насмотрелась всякого, иначе послала бы вас с вашими начинаниями.
Ева пришла убивать гуся рано, около 7, перед работой, на уверенных щах, словно начинала с этого каждый день и дело это для нее было совершенно будничным. Принесла хирургический скальпель, подставила под ноги самую большую кастрюлю, ловко перевернула птицу, оглушила молотком и мгновенно перерезала яремную вену. Быстро, за несколько секунд. Потом вручила булькающего кровью гуся Лидке и спросила:
– Все, я на работу. Во сколько завтра праздник?
– В 6, – ответила ошарашенная Лидка, следя, чтобы гусиная кровь не залила ноги.
Меню на юбилей наметилось обширное, расстарались все. Робочка достал в Союзе писателей продуктовый заказ – пачку краснодарского риса, макароны высшего сорта, не серые, разваривающиеся, а из твердых сортов муки, еще были гремящие, как домино в коробке, конфеты-ассорти, две золотые копченые скумбрии, забивающие своим ярким запахом все остальные ароматы, три разнокалиберные консервины – бычки в томате, печень трески и крабы, к этому еще пачка печенья курабье и синюшная длинноногая курица, которая цеплялась за всех и вся хищными, почти орлиными когтями. А еще Роберт отстоял очередь сначала в пункт приема стеклотары, куда еле дотащил две пузатые сумки и рюкзак с пустыми и отмытыми от этикеток бутылками, освободив под праздник кучу места в квартире. Бутылки, надо сказать, копились не очень долго – гости в дверь звонили ежевечерне и вино или водку приносили все, а как же. Когда содержимое выливалось в ненасытные утробы, тара отправлялась в долгое плавание по ванне, чтобы за ночь обезличиться. Этикетки нехотя отлипали, скромно падая на дно и образуя там скользкий исторический пласт – размоченный клочок «Фетяски» с ярким, почти детским рисунком собирающей виноград девушки, склеивался с таким же молдавским «Алиготе», белый портвейн «Агдам» ростовского азервинзавода намертво прилипал к желто-зеленой наклейке «Солнцедара», который в народе называли не иначе как «клопомор». Отдельно покоилась, присосавшись к поверхности ванны остатками клея, широкая и внушительная бумажка от сладкой до тошнотворности и непроизносимой до невозможности «Гратиешты». Ну и, соответственно, наклейки от дешевых коньяков и водок, которые отлипали от бутылок, стоило им только завидеть воду. Добавлять Роберту за вино после сдачи всего этого богатства пришлось копейки, и он, опять же выстояв длинную очередь уже в винный отдел продовольственного магазина, купил хороший коньяк «Арарат», пять звездочек, три бутылки водки и портвейн для дам. А специально для Поли – как обычно, бутылочку кагора.
