– Да ладно, мам, чего это вдруг ты на весь свет обиделась? – Лидка вытерла рукавом слезы.
– Я? Вовсе нет… Просто старея человек видит, может, и хуже, но значительно больше… – Поля перевела взгляд на старшую дочь. – Я вслух размышляю. С кем мне еще поговорить? Дата грядет существенная. Я, может, и не отважусь перед гостями выступать со своими мыслями, а может, и отважусь, но сейчас вам говорю, подытоживаю. Это совсем не значит, что я помирать собираюсь, но бывает такое редкое философское настроение, – Поля полоснула ножом по суставу крылышка, и птичья шкурка, наконец, целиком отделилась. – А вы, девки, слушайте мать, может, что-то мудрое и скажу, кто ж меня знает? Вам тоже еще не поздно уму-разуму набраться! Мозги-то надо тренировать – если человек умный, то все другие недостатки будут менее заметны! И сейчас я не про себя, а именно про вас! Вы-то еще молодки, 60 – что это за возраст! А вот уже 80… Хотя, надеюсь, если немного подождать, то ко мне придет понимание этой цифры, подстроюсь, пообживусь, ничего, привыкну. – Поля восседала, втиснувшись за столом, разглаживала куриную шкурку и очень органично всхлипывала вместе с Лидой, которая уже порезала весь лук, но резкий въедливый запах развеиваться не желал. Ида наконец выложила продукты на стол и стала доставать с нижних полок тарелки и блюда, чтобы красиво разложить еду. Потом встала, подбоченившись, у плиты, и сковородки с радостью зашкворчали, кастрюли закипели, духовка запышела жаром.
– Мам, ну грех жаловаться! Для восьмидесяти ты очень хорошо выглядишь, и у тебя все еще впереди! – Ида попыталась урезонить мать.
– Ну все, кроме жопы, мать моя! Уж не знаю, с кем ты меня сравниваешь, но 80 – это тот возраст, когда на многие молитвы уже получен ответ. Хотя открытых вопросов еще уйма, несмотря на то, что я их стала забывать, хотя раньше они мне казались такими важными… – Поля утирала глаза рукавом, но слезы не прекращали литься ручьем. – А с гусем этим Лидка меня просто вывела из себя! Зачем? Почему? С какой стати? Припереть целую живую птицу в семью!
– Мам, ты ж сама просила гуся на юбилей! – удивилась Ида.
– Так! И ты туда же! Да вам привиделось!
Лидка с Идой снова многозначительно переглянулись.
– Мам, ну ладно, гусь уже вот он, лежит в ожидании! – Лидка шлепнула птицу по голой влажной грудке. Шлепок получился звонкий и сочный.
– Тогда колдуй, нам отступать уже нельзя! – приказала Поля.
Гусь был уже выпотрошен и ощипан, Лидка последний час просидела с щипчиками и в очках, чтобы не допустить ни малейшей гусиной небритости и лишить птицу всех до единого перышек. Теперь его предстояло ошпарить с ног до головы, иначе не получилась бы знаменитая хрустящая корочка, и, наконец, на пару часов, почти до праздничного стола, отправить в маринад, залив водой с яблочным уксусом. Была еще одна семейная военная хитрость – обсыпать тушку солью с перцем и забинтовать промасленной бумагой, чтоб все это хорошенько впиталось. А напоследок, перед самой отправкой в печь, напихать в гусиную жопку антоновки или гречневой каши с салом, по желанию, а главное, по возможностям – с гречкой часто случались перебои.
***
«Дорогая Вера Павловна!
Большое спасибо за ваше внимание! Сегодня Роб притащил посылку! Я очень рада, что теперь у него такое хорошее пальто, а то старое очень истрепалось и облезло. А у меня, я думаю, получится очень красивое платье, скорее даже платье-костюм.
Живем мы хорошо. Правда, у меня сейчас болеет мама. Врачи говорят, что со временем пройдет – у нее осложнение после гриппа, жуткие головные боли, велели лежать. Но она у нас очень беспокойная, стоит нам с Робкой уйти, как она тут же вскакивает. На днях мы с ним ушли в редакцию, приходим, а мама, оказывается, уже успела съездить в мебельный, купила и привезла нам новый диван. Правда, в этой афере ей помогали бабушка Поля и Федор Степанович.
Завтра провожаю Роберта на военную службу. Не знаю, как ему там будет, посмотрит, напишет. Наш знакомый, молодой писатель Анатолий Гладилин, уехал в Уральский военный округ. Пишет, что живет в доме командующего округом, в его распоряжении три комнаты и денщик! Много работает и страшно счастлив! Но, конечно же, это исключительный случай, рассчитывать на такое не приходится.
Теперь о „Реквиеме“. Роба кое-что изменил и доделал. Во-первых, там дописано еще два куска, во-вторых, есть посвящение „Нашим отцам и братьям, воинам Советской Армии посвящается“… Читали в „Юности“, очень нравится. Кабалевский смотрел новые куски, тоже очень оценил. Говорит, никогда с таким увлечением не работал.
Как ваше строительство? Скоро ли закончите? Как работа? Как ехать до Игрени? Вот сколько у меня вопросов! Надо будет с Катюлей приехать на недельку летом, как уже совсем закончите строительство, пусть на солнышке побудет.
Будьте здоровы,
Целуем вас крепко. Большой привет от мамы и бабушки. Подготовка к юбилею идет полным ходом.
Алена».
Алла с Робой взяли на себя магазинную часть – сбегали на Большую Дорогомиловскую в магазин «Березка», где торговали на чеки, заменитель валюты, и купили там не то что дефицит, а самую настоящую экзотику – ноль семьдесят пять джина-бифитера с десятком маленьких бутылочек тоника, две овальные коробки нежнейшей югославской ветчины, две баночки кукурузы, палку финского сервелата и две пачки диковинного шоколада «Тоблерон» – последнее было специальным подарком для Лиды, ее восхищала эта треугольная форма, эти отдельные сладчайшие кусочки, независимо и гордо стоящие, словно горная гряда на равнинном основании! Все мясные редкости – балык, бастурму, сервелат – вернули из соседских холодильников, где все это было до поры припрятано, чтобы подвергнуть тонкой, почти прозрачной нарезке сверхострым ножом (Федор Степаныч специально караулил точильщика ножей, который раз в неделю приходил во двор). Невесомые кусочки были затем в затейливом порядке разложены на два больших блюда и украшены зеленью для радости глаз. Готовые блюда отправлялись на праздничный стол, их расстановкой занималась Алена.
Лидка настрогала тазик оливье, держа за щекой кусочек «Тоблерона», вымочила, отмыв от ржавчины и принарядив лучком, баночную селедку, поставила огромную кастрюлю теста для лепешек и пирожков. Ида разложила все по тарелкам, самое большое блюдо оставив для гуся, а расписное, старинное и тоже довольно внушительное, заняла принесенной из дома и собственноручно запеченной бужениной, уже охлажденной, тонко нарезанной, густо пахнущей чесночком и грузинскими специями, а после занялась фаршем для куриной шейки. Алена настроила целых два подноса с маленькими бутербродиками из всякой всячины: с колбасой и сыром на белом хлебе, со шпротами и салом – на бородинском, с килькой и яйцом – на сером. Хотя сначала долго пришлось оправдываться перед Полей и объяснять, что это веяние времени – быстро, вкусно, ну и модно к тому же.
– Мать моя, зачем же хлебом с колбасой заставлять праздничный стол? – сопротивлялась Поля. – Вот пирожки – почти то же – тесто и мясо, но совсем другой угол зрения! Ты сама это месишь с уважением к гостям, сама мясо вертишь, лучок жаришь, руку прикладываешь, душу вмешиваешь! А колбаса твоя что? Непонятно из чего сделана, купил, порезал, разложил, нате, гости дорогие, ешьте, мы старались! Ни уважения, ни вкуса, да и выгляд совсем не праздничный. Не понимаю я это, хоть убей, не понимаю! Ну ладно, главное, чтоб все наелись досыта! Как думаешь, хватит еды?
