– Полина, дорогая моя!! Роднее тебя не было у меня никого на этом свете! Пока не появился уже взрослый и седой сын. – Она любовно потрепала по волосам Иннокентия, который сидел рядом и глядел на мать – он не мог на нее насмотреться с тех пор, как нашел ее лет пять назад после долгой жизни в разлуке и неведении, есть ли у него мать вообще. – Ты, Поль, – роднее любой родственницы, роднее сестры. Вот вы только на нее посмотрите, – Марта картинно взмахнула рукой в сторону Поли, широко, во весь размах, ну прямо как Царевна-лягушка, из рукава которой должны были вывалиться косточки, ставшие лебедями, – в этом хрупком и нежном теле заключен мощнейший человек, и к нему безумно тянет! Ты, сестричка, успокаиваешь своей мудростью, причем она появилась у тебя не с годами, я тебя помню и тридцать, и сорок лет назад – к тебе все и всегда шли за советом! Ты для нас как светлячок! Свети нам, мать моя! Свети, не останавливайся! Я поняла, что главное в этой жизни – найти своих и успокоиться, так вот, объявляю, я давно уже совершенно спокойна, с тех самых пор, как увидела Полю. Я среди своих, мы среди своих! Поэтому пьем за Полю и за всю нашу большую семью! И чтоб нас морщило не больше, чем от этого!
Марта демонстративно выпила ледяное содержимое стопки, крякнула, громко выдохнула и осела на место, подхватив вилкой кусок шпротины. Гости согласно закивали, загудели, зашевелились, зазвенели рюмками и снова радостно застучали вилками.
Тостов было много, а Поля сидела взволнованная, слушая вполуха и поглядывая на тарелки – хватит ли еды, накормятся ли гости досыта. Но всего было в достатке, не зря так долго к приему готовились.
Трени-Брени как всегда перессорились – никак не могли договориться, кто из них первым будет поздравлять Полю. Они со временем превратились в подобие трехглавых сиамских близнецов – совершенно неспособные друг без друга существовать, но и вместе им тоже было уже совсем невмоготу. Сидели и тихо друг на друга шипели – хорошо, что слышала их лишь одна Лидка, которая нависла над ними сзади и напряженно следила одновременно за ними и за всем столом.
– Я сам скажу за всех, и все тут! Первый! Вы меня совсем скомкали и зашикали! Я уже не узнаю самого себя! – со свистом прошептал Сева, обращаясь почему-то к Камилке, словно испрашивая у него разрешения. – Ты когда последний раз здесь был? Я вчера! И бываю чаще всех! У меня право первого слова! А тебе главное побыстрей выпить!
– Я не пью, я дезинфицирую душевные раны! И зачем переходить на личности, гаденыш! – с писклявым надрывом зашипел Камилка.
– Да убери ты свой раздвоенный язык, вон, жало во рту уже не помещается! И остановись, а то как всегда твое тело выносить придется, позору не оберешься! – покачал головой Сева.
– Тоже мне, учитель Мао! Помолчи лучше! Эх, мал клоп, да вонюч, никакой радости от тебя уже не поимеешь, отработанный ты материал! – презрительно произнес Камил.
– Можно ведь сказать то же самое, но приличнее, тем более, дружок, что ты за праздничным столом! – попытался утихомирить родню Жорж, но у него это всегда своеобразно получалось, вовремя остановиться он не мог и всегда сомнительно заканчивал попытку перемирия. – Поэтому втяни когти! Как можно с такими ангельскими глазами иметь настолько поганый рот! Передай-ка лучше мне селедочку! – Жорка подмигнул Камилке, распаляя его еще больше.
– Ну, все ясно, я должен загадывать желание… – вздохнул Сева.
– Я селедку просил, при чем тут твое желание? – удивился Жорка.
– Просто я сижу между двумя мудаками… И если я кого обидел, то никаких вам извинений! Хорошо молчать труднее, чем хорошо говорить!
Пьяненький уже Камил резко встал, громко отодвинув стул. Он сильно отличался в пьяном виде от себя трезвого, словно это было два разных человека, которые и знакомы-то друг с другом не были. После трех-четырех рюмок спиртного интеллигентная оболочка с шелестом и поскрипыванием сбрасывалась, как змеиная кожа, обнажая примитивную и хамскую сущность варвара-завоевателя, эдакий собирательный образ дикого представителя всего татаро-монгольского ига, о котором читали в свое время в школьных учебниках. Но в питие водки главным для него было, во-первых, соблюсти зачем-то придуманный им ритуал, а во-вторых, быстро и беспробудно напиться. И пока он был еще в полусознании, то ритуал этот соблюдал свято. Он всегда торжественно вставал, словно выходя на сцену, отодвигал со скрежетом стул, высоко над головой поднимал до краев наполненную рюмку и начинал с терапевтического: «Друзья! Давайте-ка по 15 капель на больное сердце!» Вливал водку в себя стремительно, словно боялся замочить ею язык и зубы, а норовя попасть в самое нутро, прямо на больное сердце. Потом делал страшную и нарочито зверскую морду, активно скривившись и сильно зажмурившись. Он проглатывал горючее одним махом, резко выдыхал с характерным звуком «хо» и занюхивал рукавом залоснившегося пиджака или закусывал соленым огурцом, если таковой находился. После первой рюмки он не садился, а сразу приступал ко второй. Обязательны для него были боевые слова-заклинания и слова, сопровождающие водку по организму: «Хорошо пошла! Между первой и второй перерывчик небольшой». Вспоминал также часто врачебные рецепты: «Между первой и второй доктор даже дышать запрещает», – и советы строителей: «Фундамент положили? Теперь будем этажи строить!» Но сегодня благодаря Полиному юбилею настроен Камилка был вполне романтично и выдал:
– Первая коло`м, вторая соколо`м, а все остальные мелкими пташечками…
Сева с Жоржем опасливо на него посмотрели, понимая, что может произойти. Но тот продолжил тост, закончив, наконец, свои пошлые и всем давно надоевшие поговорки:
– Всю жизнь я завидовал тем, у кого есть семья – родители, дети, родня. Я о своих предках и сказать ничего хорошего не могу – матери вообще не помню, а отец был самой настоящей чайкой – орал и срал где попало… Вот такую подлянку мне жизнь подложила.
– Камил, дружочек, ты о чем это сейчас? Вошло вино – вышла тайна. Я понимаю, что у тебя темперамент лезет изо всех щелей, ну ты ж на событии сейчас, на семейном празднике, а не просто мимо проходил. Каким-то ты тревожным становишься, как выпьешь. Неловко с тобой и суетно. Следи-ка давай за собой, тут приличные люди собрались, – сказала Марта с металлом в голосе, отложив вилку и даже отодвинув тарелку. Но поймать затуманенный взгляд Камила ей не удалось.
– Тостующий пьет, товарищи, остальные ждут алавердующего, – витиевато намекнул Камил, чтоб его не перебивали, и продолжил: – Это не дискуссия, а тост, уважаемая наша Марта. – Вопрос он все-таки услышал, но ответил куда-то в воображаемое небо и продолжил: – А я о том, хочу всем пояснить, что не дала мне судьба такого богатства, как мать, иначе был бы я, очень даже возможно, лучше и добрее. Но я нашел выход, признаюсь, я примазался к Киреевским много лет назад и с тех пор отогреваюсь у них от своей пресной и никчемной жизни. – И он с вызовом взглянул на Севу с Жорой. – А тетя Поля – тот самый луч света в моем подземелье! Правильно ты сказала, Марта! Ее лучше и не назовешь! Светите, тетя Поля, еще долгие годы нам всем на радость! Желаю вам здоровья и много прочих плезиров! За вас! – И он одним махом выпил полстакана прозрачной студеной жидкости и радостно икнул.
