Тотчас вскочил Жорж и, как истинный джигит, но с некоторой долей лукавства, сказал:
– Сейчас я предложу тост, подкупающий своей новизной! За присутствующих здесь дам и девушек, кому не повезло! – и тоже в секунду впустил горячительное в свой организм, жадно ища взглядом, чем бы закусить.
– Не закусывай, чтобы не потолстеть, – слабым и чуть поехавшим голосом посоветовал Сева.
Лидка прыснула, приобняла всех троих:
– Мальчики, не ссорьтесь, сегодня праздник! Ну что вы опять? Сделайте перерыв, не лайтесь хоть сегодня! А ты, Камилка, сбавь темпы! Почему ты за собой не следишь?
Камил взглянул на нее мутными глазами, снова икнул и произнес, растягивая слова:
– Зачем следить? Я себя ни в чем не подозреваю… Вино, оно в утешение…
– Вот сказанет так сказанет! Ешь давай, а то ты как уже не с нами! – Лидка пододвинула к нему тарелку с картошкой, наколола вилкой ту, что покрупней, и сунула ему в руку. Сама между делом выпила рюмашку, скрылась на кухне и через несколько минут внесла красивого загорелого гуся с выпирающим из жопки большим распаренным антоновским яблоком.
– Мама, место освободи, чтоб блюдо поставить!
Поля привстала, засуетилась, запричитала:
– Вот ты с этим гусем сделала мне беременную голову! Что там есть? Одни мослы! – Но место для блюда разгребла и торжественно встала. – Дети мои дорогие! Я все-таки скажу! Все вы тут мои дети, даже те, кто ими не является на законных основаниях! Ну вот только Марта сестра, а остальные точно дети, – Поля взяла рюмку и внимательно оглядела всех за столом. – Знали бы вы, как вы скрашиваете мою жизнь! Все без исключения, каждый по-своему, может, даже и не отдавая себе отчет. Ну, собственно, все вы и есть моя жизнь! И не даете мне скиснуть, ведь стар не тот, кто сморщился, а тот, кто скис! А это совсем не про меня, если кто-то из вас рядом! Чего-то я слишком торжественно зазвучала, правда? Ну, не важно, сбилась немного. В общем, каждый из вас понемножку делает меня долгожителем. Потому что 80 – это уже цифра! Но чую, один из ключей к счастливой старости – это плохая память! Это я вам обеспечу, память действительно ни к черту! – Поля хохотнула, резко подняла рюмку чуть повыше, выплеснув немного водки прямо в оливье. – А может, это и к лучшему! Зачем помнить все? Надо стараться подзабывать плохое! Хотя, наверное, бесполезно – все, что пытаешься стереть из памяти, остается на совести… За вас, милые мои, за тех, кто всегда рядом!
Лидка снова взглянула на мать одновременно с озаботой и восхищением. Умела же Поля говорить умно и без натуги, словно дышала. Ну, а память… да, никуда от этого не денешься, уходит. Она проследила, как мать, слегка наморщившись, выпила – водку, а не кагор – до дна и тяжело опустилась на место. Потом и Лида встала, подняла рюмку и сказала:
– За такую мать нужно молиться, а не пить! – Но выпила, не помолившись, свои пятьдесят грамм целиком, даже не крякнув.
Худо-бедно юбилей, наконец, отпраздновали, тосты отговорили, гуся обглодали, посуду кое-какую побили, не без этого. Гости раздухарились не на шутку, разошлась даже Марта, пила, как не в себя, Иннокентий с Робочкой еле дотащили ее потом до такси. Отличился и Тимка, который сожрал под шумок из вазочки штук двадцать конфет «Мишка на Севере» и в результате целых два послеюбилейных дня вытуживал из себя красивые какашки, завернутые в фольгу.
Разъехались гости далеко за полночь – пока убрали со стола, расставили по привычным местам мебель, выставили к лифту одолженные по соседям стулья и табуретки, намыли посуду, разделили остатки еды по детям-родственникам, рассмотрели подарки, хорошенько всласть на кухне наговорились, всех обсудив, уже чуть ли не светать начало. А Поля все еще категорически отказывалась идти спать, ворча на Лиду с Аленой:
– Вы что-то попутали, мне ж не 8 лет исполнилось, а 80! Еще не хватало, чтоб меня силком спать загоняли! Не пойду, и все тут! Отстаньте! Вон сколько еще убираться надо!
О юбилейном застолье долго еще вспоминали, ну а Поля быстренько вжилась в свой гордый возраст, хотя неприличную цифру предпочитала не оглашать и всякий раз кокетливо закатывала глаза, когда об этом шла речь.
***
«Дорогие Вера Павловна и Иван Иванович!
Отгуляли мамин юбилей! Спасибо вам за внимание и подарки! Цикламены розовые и белые – корзина цветов – мечта! Мама в восторге и передает вам благодарность! А какой роскошный торт! Спасибо! Так что гуляли на совесть! До 5 часов утра! Еле разогнали гостей, все сидели, и никто не хотел уходить! Ну да это приятно. Съели все подчистую, на сегодня еды не осталось. Сейчас побегу по магазинам, надо чего-нибудь ухватить.
Завтра Арон и Роберт едут в Переделкино – возникли новые варианты: есть сборный польский дом, с ванной, с газом (стоит 2 тысячи). Как что будет – напишу.
Большой всем привет,
Лида».
Катька потихоньку подрастала, но все равно болела без конца. В саду ее обзывали «глистой» за вытянутость, худобу и бледность. В сад ходить она, конечно, любила, но ее все равно тянуло домой, к Тимке, к своим любимым бабушкам, к нежной красавице-маме, к папке, высокому-превысокому, огромному-преогромному, такому, что приходилось запрокидывать голову, чтоб увидеть его всего целиком с ног до головы. Она обожала, когда он хватал ее на руки, и она могла взглянуть сверху вниз с высоты его космического роста, и даже мама из этого космоса казалась миниатюрной и улыбалась красивыми зелеными глазами. Как Катька ценила эти моменты! Хотя нет, ценить с полным пониманием этого слова она не могла, она всем своим детским нутром просто подсознательно чуяла, что эта родительская нежность дает ей силы, заряжает ее на будущее счастьем и щенячьим восторгом. И бабушки ее прекрасные, заботливые и улыбчивые, всегда были дома – Лидка, которая звала ее Козочкой, и прабаба Поля, величавшая Ангелочком. А про Тимку уж и говорить нечего – красавец и умница, знающий свое место в семье: по иерархии считал себя вторым после Роберта, хотя женщин слушался, но вполуха, так, между делом. Катьку обожал – мала, бледна, худа, беззащитна, вот он все свои невостребованные отцовские качества к дитю и применял. Так зачем Кате вообще надо было ходить в этот детский сад?
Дома днем все было тихо-мирно, сонное царство, а вечером, ближе к ночи, набегали гости, как саранча, подчищали запасы съестного и выпивали запасы выпивательного. А главное, шумели! Вместе с гостями нередко стучались разбуженно-рассерженные соседи, но гнев их быстро улетучивался, появлялась робкая улыбка, как только они видели Роберта, который радостно распахивал дверь и приглашал их войти и присоединиться. А войдя, соседи преображались и сами уже становились гостями, пошумливая, зычно покрикивая и несдержанно хохоча. А на следующий вечер заявлялись как старые знакомые, таща подносы с бутербродами или кастрюли с домашними салатами. Так перезнакомились со всеми верхними, нижними и боковыми соседями.
Поля, конечно, ворчала, пыталась взывать к совести детей, что хоть ночами отдыхать надо, но какая у молодежи совесть, смешно даже. Работала она для своих восьмидесяти многовато, с утра до ночи простаивая в цветастом фартуке у плиты с поварешкой в руке. Все варила и пекла, жарила и выдумывала новые рецепты, чтоб накормить ораву своих и чужих. С особой ответственностью готовила для правнучки, пытаясь оздоровить ее всеми возможными способами.
