Поля сидела, завалившись к стене. Приоткрытые глаза ее, казалось, внимательно смотрели на разбитую чашку, один уголок рта был слегка приподнят и очень отдаленно напоминал улыбку, вся поза была расслабленной и спокойной, как если бы она присела отдохнуть наконец после долгого марафона длиною в целую жизнь. Ветерок из форточки ласково ворошил ее неубранные в пучок волосы, тем самым слегка оживляя ее застывшее лицо.
«Я никогда больше не услышу ее голос, – почему-то подумала Лида, и по ее позвоночнику пробежал холодок. – А она больше никогда нас не увидит, ни меня, ни внуков, ни правнуков… Не попросит воды или там газету, не пожалуется, что тяжело вставать и что по утрам сильно болят колени… Хотя мамина смерть затронет, скорее, всех нас, оставшихся, а не ее саму, ведь ей уже все равно. Она ушла, а вс¸ и все, кого она любила, остались».
Хотя нет, синюю чашку она все же забрала с собой.
Раздался радостный звонок в дверь – Аллуся всегда так звонила, когда хотела сообщить миру какую-то хорошую весть, хоть и то, что семья вернулась, наконец, домой! Лида медленно повернула голову на звонок, тяжело встала и пошла по осколкам, давя их своей тяжестью. Разлившийся чай был еще теплым и липким, пол чуть дымился и блестел.
Лида открыла дверь – Алла с Робертом и Катюха с шумом ввалились в прихожую. Чемоданы были навьючены на единственного мужчину, а Алла держала авоську с продуктами.
– Все купили! Нам повезло! Есть любительская колбаса на завтрак и свежие огурцы! И консервы в мясном отделе давали! Мы на троих получили! – загалдели Алена с Катей, проходя на кухню. – Бабуля, что не встречаешь? Твою чашку разбили? – Алена все говорила и говорила, потом зачем-то залезла под раковину и вытащила веник… И только тогда посмотрела на бабушку, на свою любимую Полю, поняв, что она все еще молчит, увидела ее глаза, откинутую седую голову и все сразу поняла.
– Бабуля… Как же так? Мама, когда? Ты застала ее? Мама, ну как же так? – и Алена сама теперь подбежала по острым осколкам к бабушке, словно быстрота эта могла приостановить ее смерть. Тронула Полю за руку, боязливо, но тронула. Потом, наплевав на все страхи, схватила родную высохшую руку, крепко прижала к губам и рухнула на пол, обхватив ее колени.
– Ты застала ее? Ты успела? Мама, ты успела попрощаться, хоть слово ей сказать? – заплакала Алена.
В кухню вошел Роберт и сразу вышел, взяв Катю на руки. Их приглушенные голоса послышались из дальней комнаты, отец что-то тихо говорил, Катя долго слушала молча, а потом заскулила, тихо, как щеночек, который призывает мамку, ползает, ищет, а она все не идет и не идет.
Алена на какое-то время замолчала у ног Поли, сглатывая горе по чуть-чуть, чтобы страшная черная волна не поглотила ее всю, не сшибла с ног. Она, будто маленькая девочка, держала бабушкину руку в глупой надежде – вдруг пальцы потеплеют, дрогнут, Поля откроет глаза и спросит что-нибудь невпопад, а то и сразу узнает свою любимую внучку. Алена обернулась, посмотрев на мать, которая в мгновение превратилась в придавленную горем старуху. Лида сидела посреди кухни, немного по-мужски расставив ноги и чуть наклонившись вперед. Глаза ее были воспаленными и сухими, веки набрякли, сцепленные руки лежали на коленях. Она еле заметно раскачивалась вперед-назад, привыкая, видимо, к тому, что наступило теперь ее старшинство, все, за спиной уже никого, она – крайнее к могиле поколение, хочешь ты это или нет. Истина эта звенела банальностью, когда касалась кого-то другого, но когда подошла вплотную к тебе, принять ее было совсем непросто и надобилось на это время.
– Все-таки дождалась нас, мам, дождалась бабуля… Хотя поверить все равно не могу, вижу, а глазам своим не верю. Как мы теперь без нее будем? – Алена сидела на полу среди осколков и крепко держала Полины колени, словно боялась, что та сейчас встанет и уйдет. Рядом лежал растрепанный веник и подмоченная авоська с бумажными кульками и консервами.
За окном стал собираться дождь. Слышно было, как глухо хлопнула и закрылась балконная дверь. Разом потемнело, и в окошко стали бить крупные косые капли. Били нехотя, но с достаточной силой, чтобы заявить о себе. А через несколько минут ветер утих и дождь, не задевая окна, пошел стеной, обильный, летний, все смывающий.
Жизнь прошла, как не было.
***
Ничего в мире не рухнуло с уходом Поли, ничего даже не сдвинулось, все осталось как раньше. Начиналось утро, перерастало в день, а там уже и спать становилось пора. Лиде казалось это несправедливым. Зияющая дыра в семье зарастала долго и мучительно. Стали больше молчать друг с другом, привыкали к новому состоянию. В Катькиной же жизни случилась первая большая потеря. Как родители ни пытались ей объяснить, что да, это естественно и закономерно, люди стареют и уходят, и если их не забывать, они остаются рядом, хоть ты их и не видишь, Катька не сдавалась и все спрашивала: «Ну хорошо, и где сейчас баба Поля? На балконе в своем любимом кресле? Нет ее! А вы ее видите? Вы же о ней помните! И я помню! Где она?» Все пыталась вывести взрослых на чистую воду. Погрустнела, повзрослела, очень вытянулась, приобретя за короткое время все черты гадкого утенка. А потом, несколько недель спустя после похорон, на которые Катю, конечно, не взяли, новая новость – мама позвала ее на кухню, крепко обняла, словно предотвращая побег, и тихо сказала:
– Мне надо с тобой очень серьезно поговорить. – Она звонко чмокнула ее в щеку. – У нас с папой будет ребенок. Но без твоего совета я ничего решать не буду, ты уже большая, как скажешь, так и будет.
Катя посмотрела на маму и не поняла даже сначала, что она говорит и какой ребенок будет.
– У вас с папой? А папа знает?
– Конечно, солнышко, конечно, знает! И бабушка! Теперь и ты! – улыбнулась мама.
– Я последняя? – чуть обидевшись прошептала Катя.
– Да, и все будет зависеть от твоего слова. – Мама сделала серьезное лицо. – Ребенок – это большая ответственность и радость. Подумай хорошенько, солнышко, – мама снова обняла Катьку, – как решишь, сразу скажи.
Она вышла из кухни, закрыв за собой дверь, чтобы посторонние звуки не нарушили тишины и не мешали раздумьям.
Катя не знала, как принимать такие взрослые решения. Сначала она встала к окну и, заложив руки за спину, стала сосредоточенно вглядываться вдаль. Но сильно вдаль не получалось – перед ней через проспект стоял дом и мешал свободе. Ее почему-то больше волновало, как именно ей думать, в какой позе, а не о чем. Этот момент – «о чем» – она пыталась отсрочить как можно дальше, ей было страшновато.
За окном синел вечер, было уже подобие осени, ветер подхолаживал, теплый летний уют исчезал. Внизу на асфальте в маленьких водоворотах резво крутились первые опавшие скукоженные листочки. Наблюдать за ними было забавно. Водоворотики наперегонки гонялись по тротуару, то прибивая листья к дому, то выгоняя их на проезжую часть и бросая на лобовые стекла машин. Катя полюбовалась немного на маленькие смерчи, отошла от окна и села за стол, подперев лицо руками. «Надо думать», – сказала она себе. Пора. Вопрос о том, чтобы отказать маме в рождении еще одного ребенка, вообще не рассматривался, как так-то, мама ж тут главная! А если б кто-то ей отсоветовал в свое время родить Катю? А бабушке – родить маму, а Поле – Лиду, кому от этого было бы хорошо? И о чем тогда думать? Катя уже поняла, что если родится еще один ребенок – это, в принципе, неплохо. Можно будет в него играть. Не у каждой девочки в классе есть живая кукла, а у нее будет. Хотя хлопотно, конечно, придется убирать за ним, кормить, гулять, спать укладывать, мама же точно будет просить, как иначе? Но и в этом тоже что-то было, отчасти любопытство, новизна, отчасти какая-то взрослость, к которой Катя так давно стремилась. И потом, может, со временем получится с ним, с этим новым ребенком, подружиться? Вот бы родилась девочка, было бы намного проще и спокойнее, с мальчишками вообще непонятно как дружить.
