Я должен был вести себя так же. Должен был выйти на первую линию фронта, положить голову на плаху, как Лиз Тейлор. Должен был принять участие в марше, организованном Ларри Крамером
[191] и ACT UP
[192]. Мои же действия – участие в записи благотворительных синглов, вечеринках, на которых знаменитости призывают «сдавать деньги», – все это какая-то пустая показуха. Надо было воспользоваться своей славой, как трибуной, для того чтобы кричать о важном и менять мир к лучшему.
Мне стало тошно от самого себя.
Я включил телевизор – в новостях показывали репортаж с похорон, и я окончательно впал в отчаяние. Служба была очень красивая, и я выступил неплохо. Но всякий раз, как камера показывала меня крупным планом, я застывал от ужаса. Выглядел я чудовищно, и это не было связано с трагедией Райана – только с моим собственным образом жизни. Одутловатый, серая кожа, белые волосы. Изношенный, выдохшийся, больной. Сорок три года – а на вид все семьдесят. Боже, и это я? Надо срочно что-то менять.
Но ничего не изменилось. Уехав из Индианаполиса, я вернулся к тому существованию, которое считал для себя нормой. Еще до того, как Райан попал в больницу, я записал новый альбом, и теперь надо было заняться его продвижением – пока Райан умирал, я забросил все дела. Sleeping with the Past мы записывали в Дании, в глуши, в городке под названием Пак – отчасти потому, что я прятался от прессы, которая после развода с Ренатой не давала мне проходу, отчасти чтобы не вести себя как во время работы над Leather Jackets. Это помогло. Даже мне не удалось отыскать наркодилеров в датском захолустье. Была зима, холод пробирал до костей, нас окружала пустыня: не лучший вариант для подлунных встреч с торговцами кокаином. Зато каждый вечер мы ездили в Рандерс, городок, расположенный неподалеку, и осаждали местные бары, каждый раз изумляясь датской манере выпивать. Датчане – чудесный народ, очень дружелюбный. Видя, что я человек азартный, они сразу предлагали сразиться в дартс. Но когда они начинали пить, давало о себе знать наследие древних викингов. Я пытался угнаться за ними, но одного соревновательного духа не хватало. Датский шнапс оказался убийственным напитком – местные называли его «нефтью северного моря». После его употребления я обычно просыпался в чужом номере с языком, прилипшим к небу, в полной уверенности, что на этот раз смертельный исход неизбежен. Остальные члены нашей команды испытывали не меньшие страдания. Помню, в день рождения нашего продюсера Криса Томаса я нанял духовой оркестр, чтобы утром они постучались в дверь его номера и сыграли «С днем рожденья тебя». Представляете, какие чувства может вызвать эта невинная песенка у человека, мучимого похмельем?
Шнапс, похмелье, бары – все это происходило в будни. По выходным я позволял себе расслабиться и летел в Париж потусоваться. На Рю де Комартэн был гей-клуб «Бой», который мне очень нравился. Говоря по правде, я чувствовал, что уже староват для походов в ночные клубы, но музыка каждый раз заставляла меня возвращаться туда. Диджеи Лоран Гарнье и Дэвид Гетта включали хаус и техно, стили, которые лишь недавно начинали захватывать клубный Париж. Эта музыка казалась мне такой же свежей, волнующей и дерзкой, как диско в семидесятые. И где бы сейчас я ни услышал композицию Good Life группы Inner City
[193], я вспоминаю, как мы сходили с ума на танцполе в клубе «Бой».
Несмотря на вылазки в Париж и несметное количество «северной нефти», альбом Sleeping with the Past получился хороший. Мы составили его из композиций, навеянных старой музыкой в стиле соул, той, что я играл по ночным клубам в шестидесятые годы. Особенно четко пролеживается ее влияние в песнях Amazes Me и I Never Knew Her Name. Единственное, что вызывало у меня сомнения, – баллада «Sacrifice». Демонстрируя безошибочный коммерческий инстинкт – точно так же, как с Don’t Let The Sun Go Down On Me, из-за которой я грозился придушить Гаса Даджина, – я заявил, что не желаю ставить балладу в альбом. Меня долго и тщетно уговаривали, потом звукозаписывающая компания предложила выпустить ее синглом. Мне это показалось верхом глупости: баллада длится целых пять минут, какой идиот станет ее слушать? Тем не менее сингл вышел. Балладу сначала поставили на оборотную сторону пластинки с песней Healing Hands – ее я счел более коммерческой. Сингл продавался не очень удачно примерно год, но в июне 1990-го диджей Стив Райт, проигнорировав сторону «А», начал постоянно крутить Sacrifice в своей программе на «Радио Уан». И свершилось чудо: через три недели я впервые за всю карьеру занял первую строчку британского хит-парада с сольным синглом.
Вспоминая все, что думал и чувствовал после похорон Райана, я решил направить заработанные мною на этом сингле средства четырем британским фондам по борьбе со СПИДом. И объявил, что отныне буду поступать так же после выхода каждого нового сингла. Я перевел деньги и новой благотворительной организации «Стоунуолл», которая лоббировала права ЛГБТ после недавнего принятия законодателям Пункта 28, запрещающего местным правительственным органам и школам Британии «пропагандировать гомосексуализм».
Потом я отправился на телевизионную церемонию вручения призов International Rock Awards и с ходу набросился на ведущего, комика-гомофоба Сэма Кинисона. Этот тип особенно любил отпускать шутки про СПИД. Через неделю после похорон Райана на радиошоу Говарда Стерна
[194] он трепался об этом и весело хихикал. Стоя на сцене, я сообщил, что пришел заявить протест. Я назвал Кинисона скотиной и посоветовал организаторам шоу никогда больше не предлагать ему роль ведущего. Его ответ потряс меня. Он начал говорить, что я должен принести ему извинения и что мои нападки на него – это «вообще за гранью». Человек, который насмехался над тем, как умирают «пидоры» и которого следовало бы осудить за оскорбления и антигуманность, обиделся на то, что я, видите ли, очернил его «доброе имя». То есть ему можно – а другим нельзя? Естественно, ни о каких извинениях не могло идти и речи.
Я отыграл несколько благотворительных концертов для фонда памяти Райана на открытии нового казино Дональда Трампа в Атлантик-Сити. Пригласил Джинни Уайт, но шоу прошли не слишком удачно. Я накачался спиртным, наркотиками и на сцене делал нелепые ошибки. Ничего криминального – где-то забыл слова, где-то промахнулся с клавишей. Сомневаюсь, что кто-то из зрителей это заметил, и никто из группы ничего мне не сказал. Я никогда не тратил много времени на «разбор полетов» после концертов, мы не просиживали часами, не выискивали ошибки, не обсуждали, кто и где налажал. Я просто говорил, что все молодцы и все прошло отлично, и отправлялся восвояси. Но в Атлантик Сити в глубине души я осознавал, что сейчас нарушил еще одно свое негласное правило. Пара дорожек кокаина после концерта – это пожалуйста. Но перед выступлением? Нет, раньше я такого себе не позволял, считая это проявлением неуважения к зрителю.
