Слава богу, в концерте был антракт. Джонатан материализовался возле меня, жарко сжал мою ладонь, говоря, как он рад, что я пришла, спрашивая, не хочу ли я еще вина.
Я не хотела. Единственное, чего я хотела – это чтобы уже наступило одиннадцать часов и мы с ним ушли. И чтобы я могла перестать думать о том, кто я – сексуальная малышка или горгулья, и действительно ли он постоянно смотрел на меня – или думал, что это я все время на него смотрю.
Но до этого было еще полтора часа.
– Ну, и чем мы займемся потом? – спросил он. – Ты уже ужинала?
Я сказала ему, что ужинала, но все равно готова к чему угодно. Я не стала говорить ему, что в своем нынешнем состоянии вполне способна съесть четыре ужина подряд.
– Я живу на органической ферме примерно в двадцати пяти километрах отсюда. Там просто потрясающе гулять по вечерам. Мы могли бы поехать туда, а я бы отвез тебя обратно, когда ты захочешь.
– Договорились, – сказала я, гоняя маленький кулон из бирюзы и серебра по тонкой цепочке. Я решила сегодня не надевать свое именное ожерелье, на случай, чтобы Джонатан по ошибке не прочел на нем, что я голодаю. – Знаешь, я выйду на улицу, подышу воздухом, – добавила я, – но к одиннадцати вернусь.
– Клево, – сказал он, еще раз сжал мою руку и вернулся на свой пост: команда снова собиралась играть.
Голова у меня кружилась. Я вышла на улицу, в темный вечер, покачивая красной нейлоновой сумочкой, свешивающейся с кисти – обычно в ней лежала моя походная плитка. Бо́льшую часть таких сумочек и пакетов я оставила в Кеннеди-Медоуз, не желая нести с собой лишний вес, но эту оставила, считая, что плитка нуждается в дополнительной защите. А в Эшленде она служила мне дамской сумочкой, хотя и немного припахивала керосином. Все, что лежало внутри нее, было упаковано в неказистый с виду зиплок-пакет: деньги, водительская лицензия, бальзам для губ и расческа, а также карточка, которую мне выдали в хостеле, чтобы я могла, когда будет нужно, забрать из камеры хранения своего Монстра, лыжную палку и коробку с припасами.
– Добрый вечер, – проговорил мужчина, который стоял в переулке рядом с баром. – Вам нравится эта команда? – спросил он тихим голосом.
– Да. – Я вежливо улыбнулась ему. С виду ему было лет под пятьдесят, одет в джинсы с подтяжками и поношенную футболку. У него была длинная путаная борода, которая спускалась до груди, и подстриженные в кружок седеющие волосы до плеч, окружавшие ровной полосой совершенно лысую макушку.
– Я спустился сюда с гор. Люблю иногда приехать и послушать музыку, – объяснил мужчина.
– Я тоже. В смысле, спустилась с гор.
– А где вы живете?
– Я путешествую по Маршруту Тихоокеанского хребта.
– Ах, конечно, – он кивнул. – МТХ. Я бывал на этой тропе. Но живу в другом направлении. У меня в горах хижина, в которой я живу четыре или пять месяцев в году.
– Вы живете в хижине? – удивилась я.
Он кивнул.
– Ага. Я там совсем один. Мне нравится, но порой становится одиноко. Кстати, меня зовут Клайд, – он протянул мне руку.
– А я – Шерил, – сказала я, пожимая ее.
– Не хотите пойти выпить со мной чашечку чая?
– Спасибо, но на самом деле я жду, пока мой друг закончит работу. – Я бросила взгляд на дверь клуба, как будто Джонатан мог выйти оттуда в любую секунду.
– Ну, мой трейлер стоит прямо здесь, так что нам не придется далеко уходить, – сказал он, указывая на старый грузовик с молочной цистерной, стоявший на парковке. – В нем я живу, когда уезжаю из хижины. Я уже несколько лет отшельничаю, но иногда бывает так здорово приехать в город и послушать какую-нибудь команду.
– Понимаю, что вы имеете в виду, – сказала я. Мне понравился он сам и его мягкие манеры. Он напомнил мне некоторых людей, которых я знавала в Северной Миннесоте. Мужчин, друживших с моей мамой и Эдди, пребывавших в духовном поиске, открытых сердцем, совершенно выпавших из обычного общества. После смерти мамы я почти ни с кем из них не виделась. Теперь мне казалось, что я никогда не была с ними знакома и никогда не буду. Казалось, все, что некогда существовало в том месте, где я росла, стало теперь таким далеким, невозвратным.
– Что ж, приятно познакомиться с вами, Шерил, – проговорил Клайд. – Я собираюсь пойти поставить чайник. Как я и говорил, можете ко мне присоединиться.
– Конечно, – сразу же отозвалась я. – Я с удовольствием выпью чаю.
Я еще ни разу в жизни не видела превращенного в жилище грузовика, который не казался бы мне лучшим жильем на свете, и трейлер Клайда не был исключением. Упорядоченно и функционально, элегантно и с выдумкой, симпатично и утилитарно. Там была дровяная плита и крохотная кухонька, множество свечей и рождественская гирлянда, которая отбрасывала чарующие тени на все небольшое помещение. Вдоль трех бортов грузовика тянулась полка с книгами, а под ней была устроена широкая кровать. Пока Клайд хлопотал с чайником, я сбросила сандалии и разлеглась на кровати, доставая с полки то одну книгу, то другую. Там были книги о монахах и пещерных отшельниках; о людях, которые жили в Арктике, в амазонских джунглях, на островах у побережья штата Вашингтон.
– Чай из ромашки, я сам ее выращиваю, – проговорил Клайд, заливая кипяток в заварочный чайник. Пока он настаивался, Клайд зажег несколько свечей, подошел и уселся рядом со мной на кровати, где я лежала, опершись на локоть и пролистывая иллюстрированную книгу об индийских богах и богинях.
– Вы верите в реинкарнацию? – спросила я, пока мы вместе рассматривали затейливые рисунки, снабженные небольшими подписями на каждой странице.
– Нет, не верю, – ответил он. – Я верю, что мы здесь только раз, и то, что мы делаем, имеет значение. А во что верите вы?
– Я все еще пытаюсь выяснить, во что же я верю, – ответила я, принимая в ладони горячую кружку, которую он мне протянул.
– У меня есть для вас кое-что еще, если захотите. Штука, которую я собираю в лесах. – Он вытащил из кармана искривленный корень, похожий на имбирь, и показал его мне на раскрытой ладони. – Это жевательный опиум.
– Опиум? – переспросила я.
– Да, только гораздо более мягкий. Просто дает расслабленный приход. Хотите попробовать?
– Конечно, – рефлекторно согласилась я, он отрезал кусочек и протянул его мне, потом отрезал еще ломтик для себя и положил в рот.
– Его жуют? – спросила я, и он кивнул. Я положила корешок в рот и начала жевать. Это было все равно что жевать древесину. Мне понадобилось всего одно мгновение, чтобы осознать, что лучше всего воздержаться от жевания опиума – или любого другого корешка, который предложил бы мне этот странный человек, если уж на то пошло, каким бы милым и безобидным он ни казался. Я выплюнула корень в ладонь.
– Что, не понравилось? – проговорил он, рассмеялся и протянул мне маленькое мусорное ведерко, чтобы я выбросила остатки.
