— Пытаюсь понять, — поясняет мужчина секунду своего внимания, — что общего между тобой и Алиной.
Он не спрашивает. Он действительно пытается найти ответ сам. И мне становится обидно за подругу и те выводы, которые о ней может сделать человек, который совсем не знает ни ее, ни меня.
— На первом курсе я заболела, сильно, — скольжу взглядом по дороге и неприятным воспоминаниям. — Меня положили в больницу, я должна была пролежать там неделю. Можно было позвонить родителям, и кто-нибудь бы приехал, но у них работа, к тому же, это затраты на дорогу и проживание, потому что хозяйка, у которой я жила в тот момент, сразу оговорила, что никого, кроме меня, пускать на порог не собирается. Я никому не сказала в Университете — зачем? Ела то, что давали в больнице, с трудом, правда, но ходить я почти не могла, так что купить продукты мне было некому. И потом, и без того много средств уходило на лекарства. А на второй день ко мне в больницу пришла Алина.
Я улыбаюсь искренне, с теплотой, и взгляд Влада спотыкается на моей улыбке. Отвернувшись к окну, продолжаю.
— Она не любит и не умеет готовить. Но каждый день приходила ко мне с одним и тем же набором: овощи, сладкое, копченая колбаса и батон. Я даже поправилась на этой диете. А после… в общем, денег она не взяла. И всю неделю делала копии лекций не только себе.
— И все же, — не впечатлившись историей, комментирует Влад, — не уверен, что такой выбор подруги удачен для того, чтобы знакомиться с родственниками своего жениха.
— То, с кем она спит, меня не касается! — выпаливаю я раздраженно. — По крайней мере, это более честно, чем то, как ведет себя Мира! Принципы те же, а запросы побольше! Ее-то явно телефон не устроит. Очевидно, что она прицелилась на кольцо с бриллиантом! А что касается жениха… Костя не делал мне предложения! Мы ехали на каникулы, а не на смотрины!
Я замолкаю, наткнувшись на внимательный взгляд, который словно распахивает стальные клещи и пытается вытянуть правду. Глаза прищуриваются, пальцы сильнее сжимают руль.
— А то, что было в гостиной? — спрашивает он спустя пару минут, когда я чуть успокаиваюсь.
— Вы про минет в сапожках и шубе? Я не хотела подсматривать, просто…
— Я про слова Кости, что вы собираетесь пожениться.
— А, это… — пожимаю плечами. — Импровизация. Мы эту тему ни разу не обсуждали, как-то… рано еще… наверное…
— Хочешь убедиться, подходите ли вы друг другу в постели?
— А хоть бы и так! — взрываюсь я снова. — В конце концов, когда люди любят…
— Для секса это лишние чувства, — на губах Влада мелькает усмешка, он снова бросает взгляд на меня. — Можешь спросить у подруги.
Не знаю, как у него получается одновременно и на дорогу смотреть, и рулить, и терзать меня этой усмешкой и взглядом. А когда он умудряется чуть склонить ко мне голову, я настолько поражена, что теряюсь и даже не дергаюсь, поэтому ощущаю дыхание бриза у себя на губах.
— Или же… — говорит вкрадчиво Влад, — твоим консультантом могу выступить я. Твое тело на меня реагирует, проверили не единожды, так что, уверяю, обмен опытом будет приятным.
Его взгляд отпускает мои глаза и так откровенно смотрит на мои губы, что я тихо шиплю:
— А начнем мы с того, что вы трахнете меня в рот?
И теряюсь, когда он улыбается, выпрямляется в кресле и совершенно серьезно мне отвечает:
—Смело для первого урока.Но я могу пойти тебе на уступки и сделать так,как ты хочешь.В рот — так в рот.
Меня поражают не его слова, нет. Это, конечно, шок и стресс, но больше меня изумляет другое. Он говорит с такой уверенностью, как будто я согласилась, и как будто точно знает, что у нас это будет.
Возмущение настолько бурно переплетается с негодованием, что я задыхаюсь от запаха цитрусовых, и нахожу путь на волю.
— Остановите машину! — требую, когда мы подъезжаем к какой-то остановке, на которой стоят несколько женщин.
Я вижу, что их щиплет за подошвы мороз, потому что они топчутся на месте. Но они не унывают, смеются.
— Остановите, — повторяю, видя, что Влад и не думает этого делать.
— И что дальше? — с каким-то затаенным любопытством интересуется он.
— Вернусь в город на общественном транспорте, — поясняю, зная, что так не отцепится. — Потом созвонюсь с Костей и все ему объясню.
— Очень романтично разбудить спящего, чтобы сказать, что ты не приедешь, — комментирует Влад и все-таки останавливает машину.
Не возле остановки, а метрах в десяти от нее. Но ничего, я пройдусь. Все равно маршрутки на горизонте пока не видно.
Я только успеваю распахнуть дверь и сделать глоток свежего воздуха, как вижу еще одну машину позади нас. Она останавливается возле женщин — они смеются и подходят к ней. Ведут какие-то переговоры с водителем и его спутником, после чего одна женщина машет ручкой другим и уезжает. А те остаются, жадными взглядами ловя свет фар проезжающих мимо машин, и до меня доносится отзвук их возмущений, что одна будет греться, а они дальше мерзнуть, пока кому-то понравятся.
— Двое для первого раза — это уже перебор, — потянувшись, Влад закрывает дверь с моей стороны, и машина снова трогается с места.
Мне хочется провалиться сквозь землю, но корпус машины этого не позволит. И я тянусь за стаканчиком кофе, который все это время меня дожидался. Делаю противный глоток уже холодного напитка, давлюсь, пытаясь сделать второй.
— Оставь, — советует Влад, устав наблюдать за моими мучениями, — дома поужинаем и выпьем погорячее.
— После шести не ем, — ворчу я, но стаканчик в сторону отставляю и стараюсь не реагировать на усмешку, мелькнувшую гостьей на мужских губах. — Правда, не ем. Только это мало мне помогает.
— Главное — захотеть, — говорит хозяин дома, и приправляет эту банальность острой специей из разноцветного перца. — Вот подключишь к желанию физические упражнения…
Не знаю, намекает ли он на секс или мне это мерещится в каждом слове. Не знаю, и не хочу разбираться. Разворачиваюсь корпусом к окну, смотрю на сугробы, мимо которых мы пролетаем и стараюсь не думать о том, что косвенно он назвал меня толстой.
Какая мне разница, что он думает о моем весе? Костю во мне все устраивает — это самое главное.
Лгу себе и знаю, что лгу. Потому что самое главное заключается в том, что я бы сама хотела сбросить несколько килограмм, и всегда болезненно реагирую на малейший намек того, кто думает так же.
И надо бы радоваться, что если этот мужчина считает меня толстой пышкой, то все его намеки — всего лишь провокация и игра, а почему-то закрадывается такая грусть и такое уныние, что хоть плачь.
Это просто усталость.
Именно она и причина того, что я сильно расстраиваюсь, когда в доме меня никто не встречает.
