— У тебя шарф дорогой?! — холодею от этой мысли, и тут же понимаю, что можно было не спрашивать. Естественно, дорогой. — А какого бренда?
— Шарф как шарф, — отнекивается мужчина, — дома еще четыре или пять идентичных.
Чуть выдыхаю. Но опять настораживаюсь.
— Покажешь? — проверяю его.
— И дам поносить, — добавляет невозмутимо он.
Я улыбаюсь и наконец перестаю дергаться по пустякам. Деньги за куртку потом можно выслать, замена шарфу имеется. Главное, что со Светланой все хорошо. И когда ей станет лучше, Костя заберет домой белый пушистый огромный комок, который едет на заднем сиденье с таким довольным видом, словно его везут в кругосветное путешествие.
Когда подъезжаем к дому, в нос ударяет не запах осени, а жареных шашлыков. Собака начинает радостно гавкать, намекая, чтоб после долгой прогулки не плохо бы перекусить, а у меня одно желание — в душ и в постель.
Марсель остается на попечении дворецкого, который обещает покормить такого красавца. Мы с Владом поднимаемся в комнату. Так привычно, будто делали это не один год, и так спокойно, будто не временные сожители, а настоящая пара. Но только я отгоняю от себя эти ненужные мысли, Влад обнимает меня сзади, склоняет голову к моему плечу и буднично сообщает:
— Завтра переберемся в другую комнату. В ванной сделают небольшой ремонт. Сегодня приходили рабочие — обещали уложиться максимум в три дня.
Но его «максимум» — это мой «минимум». То есть, по его прогнозам я здесь еще минимум на три дня? И если он говорит о совместном переезде обратно, значит, берет в учет более длительный срок.
Разворачиваюсь в его руках, всматриваюсь в спокойное лицо, пытаюсь прочесть ответ по глазам и боюсь, что понимаю все правильно, что уже знаю его. Он все еще дает мне право определиться: хочу ли я, чтобы это было больше, чем ночь по договоренности? Стоит ли он того, чтобы это было больше, чем одна ночь на двоих?
Не знаю.
Теряюсь в сомнениях.
— Отдыхай, ужинай без меня, — он с понимающей улыбкой выпускает меня из объятий и собирается выйти из комнаты.
На языке так и вертится вопрос: куда он направляется, но я отбрасываю его. Он не должен мне отчитываться. Но, видимо, мне так не хочется его отпускать, что эмоции перевешивают разум.
— Влад, — окликаю его, — а правда, что у тебя есть пистолет?
— Даже два, — признается он. — Один в машине, второй в верхнем ящике тумбочки. Хотел бы я, чтобы это были просто игрушки, но один раз они уже спасали мне жизнь.
Едва Влад выходит за дверь, я, подгоняемая любопытством, подхожу к тумбочке, тяну за ручку и, когда ящик выдвигается, долго смотрю на большую шкатулку. Кроме нее в верхнем ящике нет ничего, так что не трудно предположить, что пистолет находится здесь.
Открыть или нет? (1bd23)
Если только взглянуть...
Я отвлекаюсь на звонок своего мобильного — он рядом, на столике. Не глядя на абонента, машинально принимаю вызов и возвращаюсь к шкатулке. Это происходит одновременно. Я открываю шкатулку и понимаю, что в ней действительно пистолет. И в ту же секунду я слышу взволнованный голос Николя, который кричит в ухо так, что страшно за барабанные перепонки:
— Маша! Ты с ним?! Ты в опасности, Маша!
ГЛАВА 39
Услышав мой голос, художник длинно выдыхает, словно не надеялся застать меня в живых. Но что-либо сказать не дает — торопится. В красках, будто расписывает полотно, эмоционально и живописно пытается убедить меня, что мне срочно нужно бежать из дома Тихонова.
— Я тебе помогу, — убеждает он, — ты не знаешь, какой это страшный человек…
Николя невнятно излагает план побега, который спланировал для меня, как будто сомневается, что я могу уйти из этого дома сама, если того захочу. В его представлении я под надзором, мучаюсь и страдаю, потому что единственная цель, почему я здесь — это месть.
Только месть. Лишь она могла склонить Влада к тому, чтобы на его территории жил чужой человек.
«Чужой» — это слово неприятно режет сознание, но я не могу вытолкнуть его, потому что понятия не имею, что чувствует ко мне Влад. Есть ли что-то помимо желания? Помимо цели взять то, что не удалось взять два года назад?
— Он знает… — несколько раз художник обрывает изложение побега ради этого невнятного бормотания. — Так долго молчал, но он знает…
Николя продолжает убеждать меня, что времени на сомнения нет, а моя память с ним спорит. Перед глазами мелькают кадры, с какой нежностью Влад отводит волосы от моего лица и целует маленький шрам, как осторожно прикасается ко мне в ванной, и как старается сдержаться, несмотря на наш полный контакт. Как ласково его губы целуют мою шею, а пальцы пытаются расслабить спину, когда он вбивается в меня.
И сырники…
Соленые сырники, которые он ел сегодня на завтрак…
Будет ли мужчина так вести себя с человеком, с женщиной, которая ему безразлична?
А его предложение увести себя у другой, побороться за то, чтобы быть рядом с ним…
Ради меня он поставил на кон не только отношения с невестой, но и с единственным братом.
А еще память услужливо подбрасывает другую маленькую деталь. Влад не называл имена, не хотел называть имена тех, кто сделал те снимки два года назад. Потому что знал, что это станет толчком к моему уходу. Но не только поэтому.
«Лучше я тебе покажу, что сделал, когда узнал…» — сказал он.
Покажу…
Не это ли я вижу сейчас?
Николя не было слышно несколько дней, он игнорировал мои звонки, сообщения. Возможно, ему даже не было дела до того, где я есть. Кто я ему? Как раз ему я почти чужой человек, сообщник, которому он помогал с удовольствием. Тот, на кого он сделал ставки, чтобы выплеснуть и свой негатив, свои претензии к Владу.
«Я тупо его ненавижу», — сказал Николя, когда я придумала месть.
На какое-то время художник пропадает, словно погружается в колодец, у которого дна не видно, и вдруг добровольно выныривает. И так нервничает, так торопится, так старательно убеждает, захлебываясь словами, как будто мое спасение — цель всей его жизни.
Но есть ведь выставка.
Я знаю, что именно она — его жизнь. Он так радовался ее отрытую, строил грандиозные планы, как поедет с этими картинами в турне по Европе, познакомится со своими кумирами.
Будет ли он отвлекаться от великой цели, втягиваться в опасные игры, ссориться с братом друга, с человеком, у которого куда больше денег и власти, в конце концов. И все ради того, чтобы спасти того, с кем пару раз общался по телефону и с кем и без того влез в одну авантюру. И уже расплатившись камерой или носителями с нее — не знаю, не уточняла.
Или расплата состояла не в том?..
