— Здесь?
— Костя… — выдавливаю я срывающимся голосом.
И все еще надеюсь, что очнусь, вынырну из этого идиотского сна. Но кожа на запястьях от сильного обхвата начинает неметь, намекая, что это все же реальность. Реальность, в которой мужчина, которого я не хочу, не желаю, прижимает меня к стене и прижимается ко мне сам, пытаясь коленом раздвинуть ноги.
Противно, страшно, чудовищно, но уже нет сомнений, что он всерьез. И решил напоследок повторить то, что мы тогда делали с Владом.
Меня едва не выворачивает, стоит только представить, что Костя ко мне прикоснется, что будет поглаживать меня пальцем, целовать и…
Нет, не могу.
Пытаюсь вырваться — не получается.
Пытаюсь его укусить — уклоняется.
А в момент, когда я вспоминаю, что в доме мы не одни и делаю глубокий вдох, он резко прижимается ко мне и впивается в мои губы.
Я не чувствую поцелуя, не чувствую вкуса, мне кажется, я даже не ощущаю полностью этих интимных прикосновений. Но зато теперь я с уверенностью могу сказать, какого цвета глаза у застарелой обиды. Ничего общего с оттенками неба. Ничего общего с тем, что я помню.
Извиваюсь в руках мужчины, мычу ему в губы, борюсь ожесточенно, со злостью, которая просыпается и становится моей надежной союзницей. Кусаю губы, которые наказывают, не жалея их, не думая о том, что причиняю боль. Потому что мне плохо настолько, что болит, кажется, все.
Я не хочу, чтобы ко мне прикасался другой мужчина.
Просто не могу этого вынести после Влада.
И, наверное, только сейчас я в полной мере понимаю, каковы на вкус поцелуи чужих. Поцелуи, которых не хочешь, не в силах перенести.
Злость, обида, разочарование смешиваются в такой сгусток энергии, что мне удается невероятное. Я все-таки умудряюсь отпихнуть от себя мужчину с лихорадочным взглядом, вырваться из его захвата и, так как он преграждает дорогу на улице, взметнуться по лестнице.
Дышать тяжело, мне кажется, что я и не бегу вовсе, а еле передвигаю ногами. И не уверена, что мне удается позвать на помощь. Возможно, мой крик только в мыслях. Потому что главное для меня — убежать, воздвигнуть между мной и Костей преграду, которую он не сможет переступить.
Я врываюсь в комнату Влада, прижимаю дверь, и уже почти щелкаю замком, но…
Она с силой распахивается.
И, уверенно оттеснив меня, в комнату медленно, зная, что торопиться ни к чему, потому что теперь я точно в ловушке, входит мое грозное прошлое.
Не забыв закрыть дверь на замок.
ГЛАВА 43
Мне кажется, что он не в себе. В его взгляде что-то мутное, темное, от чего мне становится еще хуже. Пытаюсь до него достучаться, пытаюсь его вразумить, но он будто не слышит.
С каждым шагом мужчины я отступаю назад, до тех пор, пока во что-то не упираюсь. Бросаю беспомощный взгляд на окна, но понимаю, что не успею их даже распахнуть. А мои резкие движения лишь спровоцируют, заставят сорваться хищника, который пока подбирается.
Меня колотит с такой силой, что зубы ударяются друг о друга, и приходится сжать челюсти.
Но я не теряю надежды, что могу убедить Костю, могу отговорит его, и мы оба сделаем вид, что ничего этого не было. Но когда он слизывает с губы следы от моих укусов, прищуривается и бросает взгляд на кровать…
Я так сильно вжимаюсь бедрами в преграду, которая позади меня, что в мое тело впивается металлическая ручка, и вспышкой мелькает озарение. У меня нет больше времени — Костя уже слишком близко, и я почти ощущаю его жадное дыхание
И сомнений нет больше тоже.
Чуть отодвинувшись, нащупываю ручку верхнего ящика тумбочки, отодвигаю его и, стараясь не выдать себя даже взглядом, чтобы противник не понял, что я нашла выход, нащупываю холодный металл.
А когда Костя делает еще один шаг, когда ему остается лишь протянуть руку, чтобы снова дотронуться до меня, достаю пистолет и направляю его на мужчину.
Руки дрожат, и мне приходится удерживать оружие сразу двумя, меня лихорадит, голос не слушается, и я не с первой попытки выдавливаю:
— Не подходи.
Костя делает проверочный шаг, и я только сильнее сжимаю оружие. Не отступаю — мне некуда отступать, и, видит Бог, я не хочу стрелять в человека, но если придется…
Я не думаю о последствиях. Не могу думать. Единственное, что волнует меня в этот момент, чтобы он больше не прикасался ко мне. Никогда. Никогда больше, то есть ни разу, потому что…
— Неужели ты это сделаешь? — мужчина рассматривает меня недоверчиво, и такое ощущение, что любуется.
— Хочешь проверить? — хриплю в ответ я.
Он окидывает меня задумчивым взглядом, потом качает головой, словно стряхивая с себя наваждение, открывает рот, чтобы что-то сказать и одновременно делает шаг.
— Убирайся! — срываюсь на истеричный крик я. — Не прикасайся ко мне! Никогда, слышишь? Никогда больше не прикасайся ко мне!
— Маша… — он вскидывает вверх руку, пытаясь что-то сказать.
— Убирайся! — ору я прорезавшимся голосом и трясу пистолетом почти у него перед лицом, потому что он все равно делает этот долбаный шаг.
— Маша… — он вздыхает, примирительно поднимает вверх руки, показывая, чтобы не собирается нападать.
Но я больше не верю.
И снова кричу, чтобы он убирался, чтобы оставил меня в покое, чтобы выметался из моей жизни, потому что я не выдержу. Разве он не понимает, что я просто не выдержу, и действительно нажму на курок?!
Я так громко кричу, что не сразу различаю какой-то навязчивый писк. Не могу разобрать, что это, откуда, к чему. Страх мешает о чем-то думать, кроме того, как уйти из этой комнаты, как заставить оставить меня в покое мужчину, который рехнулся от жажды мести.
И недоуменно и недоверчиво смотрю на дверь, за которой слышится спокойный голос какого-то мужчины, который зовет моего мучителя. Вежливо так зовет, почему-то имени-отчеству.
— Константин Юрьевич! — повторяет мужской голос за дверью в образовавшейся тишине. — Константин Юрьевич, у вашей машины сработала сигнализация!
— Слышу, — огрызается тот, не отрывая от меня цепкого взгляда.
И столько в этом взгляде непонятных эмоций, что я на секунду теряюсь. И грусть, и тоска, которая позволяет увидеть себя и тут же прячется за привычной решеткой, и наслаждение, и печаль. Я как будто снова вижу мужчину, который пытался организовать для меня романтический вечер, и которого я подставила, не оправдала его надежд, предала. Мужчину, который… прощает.
Но Костя словно понимает, что показал мне слишком многое и запретное, поэтому отвлекается на дверь, когда дворецкий (теперь я его узнаю) не уходит.
