И вот однажды за кулисами ко мне подошла Р.А. и спросила: «Т.Л., а как вы посмотрите на то, что я вам предложу сыграть Огудалову в спектакле „Бесприданница“?» Я, совершенно не ожидавшая такого предложения, опешила. Сразу в голове пронеслись кадры всем известного фильма, где эту роль превосходно сыграла Пыжова. Стало страшно: где я найду в себе силы для этого сложного характера, справлюсь ли? Высказав все свои сомнения, я услышала в ответ: «Ничего, надо начинать работать, и все будет в порядке». Работали мы очень много, забывая об элементарном перерыве. Иногда я жалобно просила: «Р.А., можно в буфет, я только съем котлетку?»
Р.А. выстраивала характер этой женщины, исходя из моих данных, находила в моей актерской палитре те краски, которые никогда никто не трогал. Я очень любила эту роль. Хотя спектакль шел не очень долго, но работа над ним с Розой Абрамовной Сиротой дала мне очень много. Она сумела меня как-то раскрепостить, заставила поверить, что я могу играть характерные роли. В следующей пьесе, «Четыре капли» В. Розова, она поручила мне роль мамы, там были и характер, и драма, и юмор. Сделав три спектакля с Розой Абрамовной, я перестала робеть, мы вместе старались найти в характере героини новые краски, не использованные в предыдущих спектаклях. Лично мне было легко работать с Р.А. и очень интересно, мы понимали друг друга с полуслова. Ну а когда перерыв задерживался и я смотрела на нее с мольбой, она тут же говорила: «Все ясно, надо в буфет съесть котлетку?»
Четвертый спектакль, в котором я имела счастье работать с Р.А., это «История одной любви», автор А. С. Тоболяк. Роль была небольшая, но интересная: этакая заскорузлая редакторша в маленьком сибирском городке, которая боялась нарушить свой спокойный, рутинный образ жизни. И появление новых, молодых, энергичных людей вызывало у нее неприятие и даже негодование. А изрекала она истины, как говорила Р.А. на репетициях, с видом императрицы Екатерины, безапелляционно. И прически мы нашли, и костюм — все это дополняло характер.
Я работала с Розой Абрамовной над четырьмя спектаклями. Это были четыре совершенно различных образа. После этих ролей я могла решиться на самые сложные характерные роли, которые впоследствии и состоялись.
Мне посчастливилось в театре встретиться с прекрасными авторами: А. Н. Островским, Б. Брехтом, Э. Ростаном, Ж. Ануем, В. Розовым, Э. Лабишем, В. Арбузовым и многими-многими другими.
Но настал момент, и в театр пришел главным режиссером человек, который решил, что все, что было до него, — это не то, а вот он создаст новый интересный театр. Задача, казалось бы, благородная, но, увы, полетели щепки. Все посыпалось, труппа распалась, а новую создать он не смог, и я решила уйти, уйти из дома, которому отдала лучшие годы, лучшие помыслы и мечты. Я прекрасно понимала, что у этого режиссера я ничего больше не сыграю, моя актерская жизнь кончится, а сидеть без дела, без своего любимого дела, я не могу. Меня отпустили очень спокойно.
Уход из театра, конечно, был шагом очень рискованным и болезненным. Но небольшой театр, в который меня пригласили, заинтересовал, и за пять лет работы в нем я сыграла много разных ролей. Тем не менее наша актерская судьба непредсказуема, и стены родного театра меня поманили вновь. Руководство сменилось, и я подумала и вернулась.
Бывало и так
Однажды, возвращаясь из творческой командировки домой, я, к своей радости, обнаружила, что время позволяет не лететь самолетом, а ехать поездом. Я люблю поезд с его мерным покачиванием, неторопливым ходом, когда можно подумать и понаблюдать жизнь из окна вагона. Поезд приходил ночью и стоял на станции всего три минуты. Происходило это все зимой в Вологде. Мороз трещал ужасный, мы как-то даже и забыли с нашей гнилой ленинградской зимой, что может быть так холодно. Но моя теплая шуба с поднятым воротником грела меня хорошо, и только лицо обжигало, да ресницы сразу заиндевели. Поезд подошел вовремя, минута в минуту. Все поручни и двери были покрыты густым слоем намерзшего снега, в окнах было темно — ночь все-таки. На билете стоял номер вагона, а места, как сказано было в кассе, в вагоне есть. Подойдя к вагону, долго не могла достучаться, наконец, на исходе стоянки, дверь отворилась и кто-то появился, вероятно проводник. Я показала билет, меня втащили в вагон, и поезд тронулся.
В темноте и суматохе я никак не могла понять, даже по одежде, проводник — мужчина или женщина, но мне было сказано, что я могу размещаться в третьем купе. В коридоре горела одна маленькая синяя лампочка, я попросила зажечь свет, чтобы хоть как-то осмотреться, но проводник сказал, что света нет, «мимо лавки не сядете». Я открыла дверь и вошла в темное холодное купе. Пошарила руками по нижним полкам, чувствую — свободно.
На просьбу о белье получила четкий и ясный ответ: «Поезд идет издалека, все белье израсходовано. Вот матрас и подушка внутри, устраивайтесь». Вернувшись в купе, нащупала матрас и уже собиралась его постелить на полку, как сверху раздался мужской голос: «Внизу вы совсем замерзнете, лучше устраивайтесь на верхней полке, здесь как-то потеплее». Поблагодарив за совет, расстелила на верхней полке матрас, подушку покрыла полотенцем, которое у меня было с собой, накрылась шубой, но согреться никак не могла. Зуб на зуб не попадал. Чувствуя мое состояние, некто в темноте сказал: «У меня в термосе осталось немного чая, хотите? Он, наверное, еще теплый». Я не отказалась, но долго в темноте не могла поймать руку соседа со стаканом. Наконец стакан в моей руке, выпила несколько глотков теплого чая и заснула, укрывшись с головой. Наутро, когда я проснулась, мой сосед сидел внизу, накинув на себя пальто. Разговорились, как обычно бывает в поезде. Он представился одним из ведущих архитекторов Ленинграда и тоже возвращался из командировки. Я имела неосторожность высказать надежду, что сейчас нам принесут горячий чай и мы согреемся. Но на наш нелепый, дерзкий и, я бы сказала, бестактный вопрос проводник ответил: «Топить нечем, и чая не будет, да к тому же и воды нет». Да, ситуация: воды нет, топлива нет, света нет, туалет не работает. На мои отчаянные вопросы проводник радостно ответил, что в соседнем вагоне есть вода и работает туалет. Я решила пойти в соседний вагон. Ура, вода есть, и туалет работает — но двери в туалете нет.
С трудом дождавшись открытия ресторана, я начала пробираться туда, что было совсем непросто. Переходы из вагона в вагон и двери надо было брать приступом, крепко держась за скользкие, обледенелые поручни, преодолевая высокие, мокрые железные переходы. Наконец три вагона позади и вот ресторан, где можно погреться и выпить горячего чая. На вопрос, можно ли поесть, мне вежливо ответили: «Едем в обратный маршрут, который скоро заканчивается, продукты кончились, так что можно выпить лимонада и закусить печеньем». Замутненность лимонада привела меня в замешательство, тем более что на этикетке стояла дата выпуска — июль, а сейчас январь. Но вот удача — большая станция, стоянка 30 мин. В ресторане накрыты столы, стоят миски с супом, закрытые, чтобы не остыли. Кто был в поезде, бросились занимать места. Но радость была недолгой: сняв крышку с миски, я обнаружила, что щи почти подернулись инеем, а на второе — страшное сочетание: отварная рыба с макаронами и тот же лимонад. Совершенно расстроенная, я вернулась в купе, где сидел, нахохлившись, сосед. Я рассказала о своем неудачном походе в ресторан, он сочувственно посмотрел на меня и робко достал из кармана пальто бутылку водки: «Вы знаете, это все, что нам осталось в данной ситуации, а то мы замерзнем окончательно». Выпили мы по несколько глотков, закусили завалявшейся у меня конфеткой, и внутри разлилось приятное тепло.
