А тут подоспел мой юбилей. Конечно, можно было и не отмечать, я знаю нескольких очень больших актрис, которые никогда не отмечали своих юбилейных дат, дабы не считали их года. Но я подумала: не обязательно кричать, сколько мне лет, и так ли уж это важно… Настроение у меня было минорное, а вечер этот, быть может, как-то взбодрит, принесет радость не только мне, но, наверное, и зрителям, которые меня помнят по кино и знают по театру. Прошел вечер прекрасно, было очень много поздравлений, для цветов в доме не хватило места, они смогли поместиться только в ванной. Мой любимый певец Валерий Леонтьев прислал из Москвы розы, такой огромный букет, что я поднять его не могла. Это был настоящий праздник, что и говорить — мне было приятно. Дирекция еще одного театра, где я играю, — «Приют комедианта» — тоже отметила мой день. Так что вспоминать о возрасте не приходится: моя актерская жизнь бьет ключом. Эх! Это бы лет двадцать назад, но, наверное, судьбе угодно, чтобы все было в свое время, и я благодарна Богу, что он меня не забывает и дарит мне эти прекрасные мгновенья.
Но как «специфический представитель живого мира, населяющий подмостки», я бы хотела немного поразмышлять о премьере, состоявшейся в 2005 году. Это спектакль по пьесе братьев Пресняковых «Изображая жертву». Во время репетиций я думала: возможна ли была такая постановка лет десять тому назад? Конечно, нет. Каждый из нас проделал заметный путь за эти годы, а вместе с нами изменилась и окружающая реальность. Иными стали отношения между людьми, изменилось наше отношение к истории, заметны метаморфозы в реальной действительности… Изменился и зритель, а вместе с ним — требования к театру. Зрителя надо вовлечь в происходящее, угадать болевые точки. Я против того, чтобы театр опускался до массовой культуры. Будни буднями, а искусство призвано формировать вкус зрителя. Но, как ни странно, зритель хочет видеть на сцене не классические произведения, а то, чем пичкают его по телевизору: стрельбу, мордобой, крепкие выражения… Это парадокс: неужели не хочется в театре отдохнуть от того, что обрушивается на тебя с экрана? Вероятно, вкусы публики все-таки давят на театр, поэтому столь популярны сегодня те же братья Пресняковы.
Пьеса «Изображая жертву» мне нравится. Она поднимает очень тяжелую и нужную тему, говорит о том, как непросто входит в нынешнюю жизнь новое поколение. На вопрос «Легко ли быть молодым?» она отвечает: «Ох, как трудно!» Есть в пьесе и то, что называется шоковой терапией. Есть ненормативная лексика. Ее, кстати, могло бы быть меньше. Я даже подумала, что в театре пора вводить телевизионную практику ─ заглушать крепкие выражения звуковыми сигналами. Да и вообще без них, как мне кажется, пьеса не потеряла бы свою остроту. Ведь речь идет не о поисках молодым человеком места в жизни. Главный герой пьесы вроде бы такое место обрел: его работа — изображать жертву на следственных экспериментах. Парень боится смерти, ему кажется, что она все время рядом, поэтому он изживает этот страх в искусственных ситуациях. Это, конечно, очень точно подмеченная черта современной жизни — уход от реальности и невозможность ухода. Реальность все равно настигает человека.
Пьеса состоит из двенадцати картин. Я занята в одной из локальных историй. Играю женщину, которая служит в японском ресторане. Как и главный герой, она тоже изображает. Изображает японку. Опытную гейшу. Мне в своей жизни приходилось играть и француженку («Сирано де Бержерак»), и англичанку («Театр»), и итальянку («Бабочка-бабочка»), и норвежку («Сон об осени»), венгерку («Кошки-мышки»), чешку («Челядь»), немку («Трехгрошовая опера»), но японку еще не играла. Мне было любопытно прикоснуться к этой экзотической культуре. К тому же требовалась известная доля условности: на самом-то деле героиня — наша соотечественница, просто работа у нее такая… В общем, мне интересно было прикоснуться к современной драматургии. Пусть она несовершенна, но театр дело живое, нельзя довольствоваться только сюжетами столетней давности.
Театр меняется. Кажется, в годы моей молодости публика тоже была другая — более эмоциональная, более непосредственная и более благодарная. Я вспоминаю первые Московские кинофестивали, в которых принимала участие. Гостиница «Москва» (которой, увы, уже нет) была набита звездами мирового кино. У парадного входа нас встречали толпы зрителей, от автографов, бывало, рука немела… Я была свидетельницей того, как у служебного входа в Театр Моссовета почитатели ждали выхода Веры Марецкой, Ростислава Плятта, Фаины Раневской. Сейчас такой непосредственности в отношении к артистам нет. Прагматизм настолько заполнил наши будни, что романтики не хватает и на праздники. Человек не успевает переключиться за те два часа, что находится в зрительном зале. Да он, наверное, и боится расслабиться. Выйдя из театра, ты опять сталкиваешься с тем, что «жизнь груба». Тебя вновь окружают жизненные проблемы, которые надо решать, преодолевать, обходить… Это-то напряжение и не дает зрителю свободно погрузиться в более прозрачную, лирическую классическую литературу, которая обращается к душе и сердцу…
Под финал мне бы хотелось поведать читателю один истинно театральный, трогательный эпизод, который на меня, как на ветерана «Балтийского дома» (скоро полвека как мы вместе!), произвел неизгладимое впечатление. Этот эпизод называется «Прощание с занавесом». Помнится, когда я пришла в Театр Ленинского комсомола, кресла и занавес были голубыми. Это было очень нарядно, но со временем небесный цвет потерял свою свежесть, и занавес заменили на бордовый. Потом его сменил коричневый, но и его существование закончилось. И вот нас, работников театра, собрали в зале. Всем, кто, вроде меня, давно здесь служит, подарили в рамочке кусочек старого занавеса, после чего под музыку его стали тихо опускать. Он весь сморщился, пошел складками и наконец коснулся сцены, которой служил много лет… Это было грустно и торжественно. Я пережила три занавеса, а попрощаться довелось только с этим — четвертым. Но жизнь продолжается. Теперь у нас в театре новые кресла и в тон к ним — новый, очень красивый малиновый занавес. Дай Бог, чтобы у него была долгая творческая жизнь. Ведь актер не может такую вещь как занавес не рифмовать с собственной судьбой. Кажется, мы связаны какими-то незримыми нитями… Хочется, чтобы зрители, приходящие к нам в театр, не только любовались красотой занавеса, но и получали удовольствие от того, что происходит на сцене. Чтобы занавес, поднимаясь под колосники, гордился идущими на нашей сцене спектаклями…
При всем этом я не оставляю надежды (или, точнее сказать, имею нахальство мечтать) на то, что когда-нибудь в нашем театре возьмут пьесу специально на меня, именно на меня, чего в моей творческой жизни никогда не было. Если это произойдет, я буду совершенно счастливой актрисой. А в нашей профессии абсолютные величины так редки.
Моя родословная
Когда в душе возникнет вдруг смятенье,
Когда в профессии провал, дыра,
Меня охватывает вдохновенье
И возникает прошлого пора.
Но стоит к той поре чуть прикоснуться,
Как все сегодняшнее пропадает вдруг.
На родичей своих с пристрастьем оглянуться,
