Детство… детство… Я часто размышляла, жалуясь на свою детскую тяжкую, как мне казалось, жизнь, что наверняка есть другие лучшие миры, где девочек не заставляют ходить за водой или ухаживать за скотиной, и когда-нибудь я там обязательно окажусь. Увы, сейчас я понимаю, что лучший мир – счастливый и беззаботный – это и есть наше детство. И дорога туда для нас закрыта навсегда… Остаются лишь радости, надежды и страхи.
Страхи. Они идут с нами всю жизнь, иногда оживая и вырастая так, что проглатывают всю нашу Вселенную вместе с нами.
Тогда я еще не знала, что страх – это прежде всего природный инстинкт. Представьте себе, что было бы, если бы человек был лишен чувства страха: он мог бы без колебаний прыгнуть с 20-го этажа, например… В определенной степени страх является естественной и необходимой реакцией, он выполняет защитную функцию. Но, как говорил Джавахарлал Неру: «Все хорошо в меру». Тогда я еще не знала ни Неру, ни этой поговорки.
Я имею в виду разрушительный страх, говорю о том чувстве, которое ограничивает нашу свободу, страхе необоснованном и порой даже нагнетаемом самим человеком. Непомерный страх опасен тем, что распространяется и усиливается, если не поставить ему заслон. Страх превращает человека в муравья, делает его глупым и слабым. И если человек не будет бороться со страхом, то настанет день, когда страх начнет определять его жизнь.
Мама, смеясь, вспоминает, как папа получал меня из роддома. Как заглянул в кулек, озабоченно наморщил лоб, потом заглянул еще, долго смотрел и, наконец, разочарованно сказал: «Ну-у… Страшненькая-то какая… Ну что, покрасивее не могла родить, что ли? Длинноносая… А вот Верочка у нас…» И так все детство: Верочка – «куколка»…
От страха страдают сейчас очень многие. Я готова поспорить, что у каждого из вас есть свой страх. У кого-то больше, у кого-то меньше, но он точно есть. И вы с ним боретесь. Постоянно. Даже не замечая этого.
2020. Многие из нас научились довольно ловко скрывать свои страхи, но, к сожалению, по статистике, большинство вынуждено все же прибегать к помощи психофармацевтических средств. Если бы я тогда все это понимала, то спросила бы себя: «А чего же ты боишься, Ира?»
Когда впервые проявился этот страх, была ли для этого определенная причина?
Ты считаешь себя трусихой?
Когда у тебя возникает чувство страха?
В каких ситуациях твой страх проявляется слабее или сильнее?
Как проявляется у тебя это чувство страха?
Что ты делаешь обычно, чтобы перебороть чувство страха?
Спросила бы вот так себя – и вуаля! Легко бы научилась сразу избавляться от этого чувства. Я не знала тогда, что не надо маскировать чувство страха, принимаясь за какие-либо дела, не надо пытаться подавить в себе это чувство. Надо было просто отнестись к страху как к факту и ответить на все эти вопросы самой себе еще до того, как возникнет страх, не позволить ему проявиться.
По сути, ничего этого не понимая, я смогла перебороть свой страх, просто уяснив для себя, что избавиться от него можно таким же образом, каким вы позволили ему овладеть собой. Возможно, вам неизвестен механизм действия страха, и вы просто пустили дело на самотек, позволяя разрушительным мыслям все больше и глубже укореняться в вашем подсознании.
Если вы не будете влиять на себя сами, то это сделают за вас другие. Если вы не позаботитесь о том, чтобы ваше подсознание наполнялось положительным содержанием, то в него бесконтрольно хлынут потоки всякой всячины. Ведь вы же не едите все подряд, а относитесь к пище избирательно. Почему же вы с меньшей тщательностью относитесь к выбору духовной пищи?
Когда в вашей памяти закрепляются конструктивные положительные мысли, программы негативного характера утрачивают свое значение, и чувство страха постепенно ослабевает. А потом и вовсе сходит на нет. Это точно. Но тогда… Тогда я этого не знала…
Помню, как я почти увидела того, кто сидит в колодце. Мама сказала, что сегодня Иролкина очередь идти за водой. Я даже не спорила.
Колодец хоть недалеко от дома, но идти надо осторожно, семенить: тропинка обледенела. То-то смеяться будут соседи, если грохнешься с двумя ведрами! Развлечений тогда у людей было ну, прямо скажем, очень мало, и, когда идешь вдоль домиков и мимо их окон, ты – как бесплатный сериал в телевизоре. «Вон Ирка Терешина пошла опять за водой. Смотрите, скользко-то как, щас, поди, растележится!»
Коромысла нет – я видела его только в кино да в иллюстрациях в книжках. Ведра, даже пустые, тяжелые, неудобные, цепляются за ноги, грохочут – будто ругаются, что их куда-то понесли зимой. Идти недалеко – шагов двести всего. Я упорно тащу ведра и считаю шаги вслух. Десять… тридцать… Пятьдесят… Двести!
Ночью ударил мороз, и деревянная ручка ворота липнет к рукам, точно железная. Я морщусь, дую на пальцы, чтобы хоть как-то согреть их, и налегаю на ворот всем весом. Он замерзший, со скрипом проворачивается – и ведро летит вниз. «Тр-р-р!» – гремит цепь. «Бдлюх!» – ударяется ведро о воду.
Я боюсь смотреть в колодец. Он глубокий – крикнешь в него, и эхо долго-долго бродит, словно потеряв дорогу. А еще в нем тот. Ну тот, кто сидит в колодце. У него огромные пустые глаза. Пустые, как ведра. Он сидит и ждет. Может быть, даже меня.
И все-таки я как-то заглянула в колодец. Мне тогда показалось, что ведро как-то странно бдлюхнуло – громче, чем обычно. «Цепь оборвалась!» – подумалось мне, я бросилась к колодцу, перегнулась и посмотрела вниз.
Ведро плавало на боку, лениво погружаясь все глубже, натягивая целехонькую цепь. В воде отражались края колодца, небо, облака – и пятно моего лица.
А потом что-то шевельнулось там, в самом темном углу колодца. Там, где летом рос мох и недовольно жужжали черные мухи. Шевельнулось – и замерло.
Я прищурилась, пригляделась. А потом увидела его.
А он увидел меня.
Там, внизу, в черноте и в пустоте что-то мелькнуло – это вынырнул и снова занырнул тот, кто живет в колодце.
Я невольно тихонько вскрикнула. Руки разъехались на скользком камне. Ноги и так стояли на цыпочках – и я кувыркнулась вперед. На мое счастье, края были слишком высокие, поэтому я просто повисла на животе. Страшно.
А тот снова булькнул. И молчал.
Глава вторая. Новый дом
Одно из ярких воспоминаний детства – снос нашего первого дома.
Это был маленький деревянный домик – такой же, как и сотни других в Барабинске. Мы любили его, но в нем было мало места, а дерево местами рассохлось. Так что родители решили снести его – и перестроить заново. Мы собрали наши немудреные пожитки, птиц перевозили в клетках, а свиньи топали на своих четырех.
Мне в память врезался сам момент сноса. Ничего, вроде бы, особенного: приехал тягач, суровые работники, пахнущие куревом, погрузили домик на шпалы и стали перетягивать его на другое место. Как десятки раз делали до этого. Но в этот раз что-то пошло не так. Может быть, слишком резко дернул тягач, может быть, рабочие плохо закрепили, а может быть, просто пришло его время… Но наш дом разрушился.
