– Может, после этого они изменят свои правила, чтобы ни с какой другой женщиной больше так не обращались, как со мной, – говорит Мари.
Среди ответчиков были городская администрация; два полицейских детектива – Мэйсон и Риттгарн; некоммерческая организация «Кокун Хаус», осуществлявшая проект «Лестница»; и менеджеры проекта, Джана и Уэйн. В иске заявлялось, что полицейские допрашивали Мари, не зачитав ей права; что департамент не подготовил своих сотрудников к работе с жертвами изнасилования; и что «Кокун Хаус» действовал сообща с полицией, не предоставив ей адвоката. Адвокаты ответчиков ответили на это, что, когда полицейские доставляли Мари в участок для опроса, она не была под арестом. Мари могла свободно перемещаться, поэтому детективы не были обязаны соблюдать правило Миранды. «Кокун Хаус» же признал, что Джана и Уэйн не помогли Мари найти адвоката. Но это и не входило в их обязанности, утверждали юристы.
Один из аргументов защиты имел особое значение. В случае успеха он мог бы развалить все остальные обвинения. Мари слишком долго ждала, прежде чем подавать иск. Юристы защиты утверждали, что срок подачи заявления о нарушении гражданских прав на федеральном уровне – три года; и этот срок следует отсчитывать от августа 2008 года, когда Мари допросили и когда ей было предъявлено обвинение в подаче ложного заявления. Это было основание для отклонения иска.
Мари этот аргумент казался нелепым.
– Невозможно что-либо сделать, когда тебе не верят, – говорит она. Она что, должна была подать иск до того, как арест О’Лири стал основанием для его подачи? Тем не менее такое заявление озадачило ее адвоката Х. Ричмонда Фишера. Он сравнил ситуацию Мари с ситуацией пациента, который спустя годы узнает, что во время операции ему из раны забыли извлечь тампон. Закон не должен наказывать пациента за бездействие в течение срока, прошедшего с момента операции до обнаружения этого факта. Точно так же закон не должен наказывать Мари, беря в расчет время от ее задержания до ареста О’Лири.
В декабре 2013 года Мари и Линвуд договорились о досудебном примирении при участии посредника. Обе стороны написали посреднику заранее. Фишер сообщил, что Мари хочет получить пять миллионов долларов. Юристы Линвуда сообщили, что она вряд ли получит компенсацию, «даже примерно приближающуюся к шестизначной сумме, не говоря уже о семизначной». За две недели до Рождества посредник позвонил обеим сторонам, чтобы они обсудили все при личной встрече. Полицейские и Мари находились в разных помещениях, пока юристы обговаривали их условия и предложения. Затем Мари вызвали и попросили изложить свою историю двум высокопоставленным лицам из полицейского департамента Линвуда. Она описала, через что ей пришлось пройти, и спросила, как бы им понравилось, если бы подобное произошло с их дочерьми. Оба извинились, признали ошибки департамента и пообещали впредь быть лучше.
Мари не получила пяти миллионов долларов. Они договорились с Линвудом о 150 тысячах. «Было принято решение исходя из управления рисками», – сообщил один из юристов Линвуда журналистам. Мари также отдельно договорилась с «Кокун Хаус» о компенсации, размер которой не уточнялся.
О Риттгарне – детективе, который угрожал посадить ее в тюрьму и который впоследствии переехал в Южную Калифорнию – Мари ничего не слышала. Но после подачи иска с ним по телефону связался журналист из «Сиэтл Таймз». «Риттгарн… сказал, что он не знал об иске, – докладывал журналист. – Поначалу он даже не мог вспомнить это дело, за исключением того, что в нем был замешан “тот парень из Колорадо”».
Город же в конечном счете заплатил 25 тысяч долларов.
– Мы совершили огромную ошибку, – сказал нам коммандер линвудской полиции Стив Райдер. – Ужасную ошибку. Это была «проверка на вшивость»…
Неправильное развитие событий… неправильные предположения… неправильные выводы… Мы знали, что она должна была испытать во время того жестокого нападения – и стали уверять ее, что она лжет?
При угрозе скандала многие полицейские департаменты принимают своего рода антикризисные меры. Стоит им совершить крупную ошибку в каком-то серьезном деле, и они переходят к глухой обороне, отказываясь что-либо признавать, не говоря уже о том, чтобы извиниться. Но полицейский департамент Линвуда оказался исключением. В 2011 году после ареста Марка О’Лири начальник полиции приказал провести две проверки – одну внутреннюю, одну внешнюю, чтобы определить, что пошло не так во время расследования. Департамент Линвуда предпочел признать свои ошибки и научиться чему-то на них.
Внутренний отчет на семь страниц составили коммандер и сержант полиции Линвуда, не работавшие над тем злополучным делом. Фразы в их отчете были несколько смягчены – например, говорилось, что следователи пришли к «некорректному решению», но в целом передавали ситуацию верно. Детективы придали слишком много веса небольшим расхождениям в разных высказываниях Мари и сомнениям Пегги. После того как их сомнения усилились, они допросили Мари, вместо того, чтобы просто побеседовать с ней. Когда Мари призналась, «были предприняты поспешные меры по выдвижению обвинения с целью закрыть дело». Когда Мари попыталась взять свои слова обратно, детектив Риттгарн стал угрожать ей.
Внешний отчет описывал ситуацию в схожем ключе, но в более обличающем стиле. Экспертную оценку составил помощник шерифа округа Снохомиш, сержант Грегг Ринта, который, в отличие от Мэйсона, обладал значительным опытом в расследовании изнасилований. Пять лет он возглавлял особую оперативную группу при шерифе, расследовавшую до семисот случаев в год, в том числе преступления на сексуальной почве против взрослых и детей.
«По большей части в этом деле вовсе не проводилось никакого расследования, – писал Ринта в своем докладе на четырнадцать страниц. – По непонятным для меня причинам в фокусе внимания оказался этот вопрос [стоит ли доверять Мари], а то, что указывало на серьезное преступление, полностью игнорировалось». Ринта перечислил все случаи, когда Мари, спавшей всего один час, приходилось описывать изнасилование. Со стороны Мэйсона было необязательно и даже жестоко заставлять ее излагать все это еще и в письменном виде. «Таким образом, ее заставили рассказать о случившемся уже в ПЯТЫЙ раз». Имея на руках несколько версий, Мэйсон преувеличил «незначительные расхождения», свойственные жертвам травматических событий, и раздул их до серьезных масштабов. Что касается сомнений Пегги, Мэйсон вообще не должен был упоминать их в отчете. Чье бы то ни было мнение, не подкрепленное доказательствами, «не имеет абсолютно никакого отношения к расследованию», – писал Ринта.
В своем докладе Ринта подчеркивает, что не понимает ни самих детективов, ни их логики. Он не может представить, чтобы следователи до такой степени равнодушно отнеслись к травме, о которой сообщила Мари. Он не понимает, как можно было не проявить сострадания. Об эпизоде, когда детективы обвинили Мари во лжи, Ринта писал:
Манеру, в которой сержант Мэйсон и детектив Риттгарн общались с ней, можно охарактеризовать только как запугивание и принуждение. Об этом тяжело читать, и трудно понять такого рода поведение со стороны опытных полицейских, служащих в департаменте полиции. Если бы их слова не были запротоколированы в отчете, я бы не поверил, что такое действительно имело место.
