Яхта развернулась на ветер, отработала машиной назад, и прогрохотала якорь-цепь, почти сразу к борту подошли и ошвартовались катера. Здесь, на нижней палубе, женщин не было, мужчины быстро разделились на тех, которые остаются на яхте, а вторая часть, младшие по званию или завзятые рыбаки, собирались высадиться на берег до наступления темноты, с тем, чтобы произвести «разведку»: идет косяк в реку или нет, и установить опоры для временного причала, по которому на берег смогут попасть дамы. Это приспособление лежало в трюме яхты, и его начали перегружать на рабочую шлюпку яхты. Установкой займутся матросы и боцман. Остальные, с помощью острог, попытаются добыть свежей рыбы и икры. Река Лазурная с ее перекатами и каменистым дном была отличным местом для нереста нескольких видов лосося. С мая и до самого ледостава сюда, один за другим, подходили плотные косяки рыбы. Сюда же собиралось и все хищное население тайги, оголодавшее за долгую зиму. Но так как все собравшиеся – люди военные, то найдут, чем распугать хищников. Но ночевать все вернутся на корабли.
– Петр Павлович! На пару слов! – попросил Илья Унтербергера и встал так, чтобы с верхней палубы их не было видно. – У меня сложилось впечатление, что нас с вами хотят поссорить.
– А я догадываюсь, кто и каким образом. Не хотел я ее сюда брать, она сама пришла, да еще и при полном параде. Устраивать скандал на причале я не стал, думал, что она не решится. Всегда хочется думать лучше о близком человеке.
– Скандал нам, действительно, ни к чему.
– Что мне ее, в каюте запереть?
– Да нет, это еще больший скандал. Есть один план. – И они быстро обсудили его, еще до того, как их катер отвалил от борта.
Петр Павлович надел высокие охотничьи сапоги, непромокаемую куртку, взял острогу и уехал бить нёрку, предоставив супруге полную свободу действий, хотя по «этикету», званию и должности должен был остаться на пиршество в салоне адмирала. Что еще больше раззадорило Женни. «Ах, ты ж сволочь! Ну, я тебе рогов наставлю!» – подумала она и поддалась на провокацию.
Ужин и вправду удался! Кок был на высоте! Рядом с салоном, специально для Деда Нестора, поставили большую жаровню для шашлыка и барбекю, замаринованными им самим и обладавшими волшебным вкусом. Естественно, танцы, как под живую музыку, так и под граммофон. Затем появились рыбаки, с очень неплохим уловом. Жареная и свежепосоленная рыба, знаменитая «сасими» или «хе» была замаринована еще на берегу Лазурной. Куча восторгов, шампанского, да и водку никто не забывал. Петр Павлович, с компанией тех, кто бегал по реке и обеспечивал этот праздник живота, подошел к Женни и поинтересовался, в какой каюте она расположилась. Узнав, что у нее есть три соседки, сказал, что ему очень жаль, но придется спать на катере. Чмокнул ей ручку, откланялся остающимся и, вместе с остальными «инженерами», вышел из адмиральского салона. При нем Женни не делала того, чем занималась весь вечер. Она серьезно обиделась на мужа, бросившего ее и проигнорировавшего приглашение на ужин командующим и начальником артиллерии.
– Я не прощаюсь, Илья Николаевич. Спасибо за прекрасный ужин! – тихо сказала она, позволив ему проводить ее до каюты.
Дождавшись того, что Илья зашел к себе и не закрыл дверь на ключ, приняв ее игру, она вошла к себе, выслушала восторженные отклики лучших подруг, как она держалась, какие колкие замечания отпускала. И, главное, всех интересовало: что будет дальше? Они похихикали над планом Женни, удовлетворенно потерли ладошки, обещали держать ушки востро и среагировать немедленно. Вымывшись и сменив платье на пеньюар и халат, она осторожно, без стука, вошла в каюту адмирала. Постель была открыта, на ней лежал Илья, рядом с ним стояла пара бутылок шампанского и высокие бокалы. Она закрыла дверь и повернула ключ, отступив от договоренностей с подругами.
– А вот и я! – очень тихо сказала она и прошла через небольшой тамбур в каюту.
Справа от входа, в углу каюты, в кресле сидел муж, прижав указательный палец к губам. Илья встал и, повернувшись к ним спиной, надел гимнастерку. Галифе он не снимал. Её разыграли! Но она не удержалась от вопроса, когда увидела спину Ильи.
– Господи, а что это у вас на спине?
– А вот таким вот образом, дорогая Женни Людвиговна, у нас на Амуре уговаривали крестьян голосовать за Учредительное собрание. А вы не знали, что это самый доходчивый способ: шомполом по спине? А потом, так как нюхательной соли у них под рукой не оказалось, то натерли щучьими головами спину и руки, посолили и, в одних подштанниках, по льду Зеи отпустили, голосовать.
– Простите меня, оба. Я вела себя по-свински. Я пойду!
– Я вас не задерживаю.
– А мы дома поговорим, здесь скандал никому не нужен, Женни.
Они вышли вместе: высокий и расправивший плечи бывший полковник, и всхлипывающая его супруга, впервые почувствовавшая ту пропасть между большевиками и белыми, которых примирить было уже невозможно. Можно только перейти на какую-то сторону по узенькому мостику без перил, на котором обратного движения нет. Либо – либо. И ее муж уже на том берегу, и она сама дала ему в руки повод для развода. А без него: только на Карафуто, в публичный дом.
Утром, несмотря на довольно плотный туман, два катера и открытая шлюпка высадили всех желающих порыбачить на берег. Моряки «Надежды» заканчивали сооружение причала. Залив был сонный, гладкий, тишину нарушало только пыхтение нескольких десятков дельфинов, пытающихся плотнее сбить косяк какой-то рыбы, да отдаленный рев каких-то зверей на сопках. Все ушли чуть выше по течению реки на первый порог, катера вернулись к «Надежде», а Илья, которому повезло сразу добыть трех крупных самок, вместе с боцманом «Надежды», Семенычем, солили икру и разводили огонь в жаровне и коптильнях. Рыбы ожидалось много, Семеныч сразу сказал, что не зря дельфины подошли, кабы сеткой перегородить устье, так рыбу бы девать было некуда.
– Если девать некуда, то что ее ловить? – ухмыльнулся Илья.
– Дык все равно подохнет, вона сколько на берегу валяется, только ведменди и жрут.
– Так она ж пустая, отнерестилась, а в устье – серебрянка стоит.
– Дык скусная, серебрянка-то. Падаль больную хто есть будет?
– Не местный?
– С Колязина мы, но давненько здеся, с Японьской. Семнадцатый годок на «Надежде» служу.
– Ну, вот, старослужащий, а не знаешь, что рыба здесь домовитая: родилась в этом ручье, сюда и умирать приходит. Когда город заложили, то все ручьи и речки были нерестовыми, даже Объяснения и Партокловский ручей. Ты в Матросской слободе живешь? Много рыбы мальцы в Объяснении ловят? Кроме кабалы да корюшки?
– Да мертвая речка, че там ловить?
– А была – нерестовой, да только всего лосося там выловили, перегораживая реку сетями да бреднями. И всё, некому стало заходить туда. Рыба эта долго не живет: четыре года – нёрка, семь лет – кумжа, десять лет – кета. Каждая из них нерестится один раз в жизни. Не дашь им отнереститься, всех выловишь, не будет через четыре года ни одной рыбки. Четыре года подряд так сделаешь – больше никогда нерки в этой речке не увидишь.
