Раз. Два. Три. Вдох.
Он закончил последний подход и уронил гантели на пол с глухим стуком. Сосчитать такое в уме слишком трудно. Нужны ручка и бумага. «Может быть, позже», – сказал он себе. Может быть, после уборки урожая, когда нужно будет подсчитывать бушели, фунты и цены. Тогда можно будет сосчитать и упражнения, сделанные за десятилетия.
Натан опустился на пол, сел, потом лег, согнул колени и зацепился пальцами ног за кровать. Лежать на твердом полу было неудобно, но он не обращал внимания. Настало время упражнений лежа. Пол старого дома скрипел и ворчливо жаловался. Гантель покатилась по полу и коснулась ног Натана. Он оттолкнул ее, развернув, чтобы она больше не каталась. Гантель скрылась в темноте, а Натан вернулся к упражнениям.
Подходы он считал вслух, а мысли его витали далеко.
«Крепкое тело – залог крепкого разума», – сказал Дэвид Джеймс своему сыну, когда они загружали тюки сена в грузовик. В тот день Натану исполнилось тринадцать лет. Он кивнул и начал работать еще усерднее, бурча себе под нос, как отец. С каждым закинутым тюком он ощущал особое наслаждение. Он радовался своей силе, поту и юности. Семидесятифунтовый тюк сена он швырнул с такой силой, что грузовик содрогнулся, словно от близкого взрыва.
Он бросил еще один. Тот грохнулся рядом с водительской кабиной. В воздух поднялась сенная труха. Потом следующий, еще один и еще. Он швырял тюки один за другим. Отец остановился и просто наблюдал за сыном. Он хохотал от гордости за Натана, за могучую силу его юношеского тела.
Натан закончил упражнения для пресса. В девяносто четыре такие нагрузки даются нелегко. Но впереди было нечто более тяжелое: три подхода отжиманий. Натан перекатился на живот и приготовился.
«Усилие – вот что главное в жизни, – сказал ему отец, когда они вдвоем таскали мешки с цементом для строительства нового дома. – Усилие важнее силы, важнее разума, важнее всего, что ты знаешь. Что бы ты ни делал, всегда прилагай к этому все усилия».
Натан кивнул. Даже в пятнадцать лет он умел улавливать истину. В следующий заход он понес уже два мешка с цементом на обоих плечах – 162 фунта.
Он шатался, как старая лошадь, на которую навьючили слишком большой груз, но все же поднялся по лестнице и свалил мешки в кучу. Отец не сказал ни слова, но глаза его сияли гордостью. И вслед за сыном он тоже взвалил на плечи два мешка.
Натан сделал пять первых отжиманий и лег на пол передохнуть. Он чувствовал, как сердце молотом стучит в груди. Когда-то ему казалось, что тело его создано из света и стали, что оно может яростно выкрикнуть ответ на любой вызов. Но сейчас все стало по-другому. Сейчас на любой вызов оно может ответить разве что шепотом. Все в прошлом. Натан вздохнул и со стоном продолжил отжимания, не обращая внимания на боль в спине, локтях и плечах.
Жизнь – это усилие.
Отец был прав. Натан начал последний подход. Раз. Пауза. Два. Пауза. Три. Пауза. Четыре. Пауза. Пять. Он закончил утреннюю гимнастику и несколько раз повернулся из стороны в сторону, стараясь немного расслабить спину.
Сегодня много дел. Через три дня начинается уборка урожая. В этом году довольно поздно. Урожай – при этом слове по спине Натана пробежал холодок возбуждения. Он улыбнулся. Он все еще чувствует это – то же возбуждение, какое ощущал с восьми лет, когда отец впервые взял его на уборку урожая.
Со стороны может показаться, что урожай – это всего лишь обмолот пшеницы. Обычная тяжелая работа. Но, несмотря на все тяготы и пот, в уборке урожая было кое-что еще.
Это был ритуал. Нечто большее. Нечто такое, для чего Натан никогда не мог найти подходящих слов. Он лишь чувствовал это и нес тайну в себе. Он знал, что вся его жизнь определяется урожаями. Он помнил годы, когда земля награждала его пшеницей настолько густой, что трудно было пройти по полю. Когда весны были настолько бурными, что чудилось, достаточно проснуться – и амбар будет наполнен золотым зерном. В такие годы казалось, что можно бросить в землю камень – и через неделю появится огромный валун размером с дом. Земля пульсировала, излучала энергию вселенной, которая умоляла дать ей материальное выражение.
А были годы, когда земля отвергала любое семя. Она покрывалась такой твердой коркой, что ее приходилось разбивать каблуком, чтобы добраться до мягкой почвы. В такие годы растить пшеницу было все равно что пытаться выжать воду из ведра с песком.
И над всем этим царила ферма, холмы, сама земля. Натан посмотрел на приоткрытое окно над кроватью. На улице все еще было очень темно, он не мог разглядеть поля. Слишком темно, чтобы видеть пшеницу. Да ему и не обязательно было видеть. За девяносто четыре года поля, ферма, пшеничные колосья, покрывавшие каждый квадратный дюйм земли во всех направлениях, стали его частью, его плотью и кровью. А может быть, даже больше.
Натан мог закрыть глаза и почувствовать каждый изгиб своей земли, как люди чувствуют изгибы собственных плеч или коленей.
Сегодня нужно много сделать. Он мысленно перебрал список работников. Чтобы убрать урожай на трех тысячах акров, требовалась целая армия. После завтрака он вызовет управляющего, Пабло, и убедится, что все готово к началу уборки.
Натан наклонился и дотянулся до пальцев ног. Сегодня нужно проверить все комбайны и грузовики. Завести их, убедиться, что все они заправлены, что готово и все оборудование, и люди.
Он сделал шаг назад, все еще думая о делах. Правая пятка попала на шар гантели, скрытой в темноте. И он начал падать назад. Девяносто четыре года передачи сигналов по нейронам не прошли даром для нервной системы. Реакции были уже не те.
Да и времени на реакцию не оставалось. Не за что ухватиться. Невозможно замедлить падение. Он резко сел на пол. Сначала с досками соприкоснулись его ягодицы, а потом он рухнул всем телом, и деревянный пол застонал.
В спине вспыхнула Хиросима боли. Боль была настолько сильной, что весь мир перестал существовать. Он рухнул на спину, и изо рта вырвался крик. Натан с глухим стуком ударился головой и замер. Двигаться он не мог. Мог лишь дышать, с шумом глотая воздух, стараясь не потонуть в океане боли.
Прошло полчаса. Шок падения стал понемногу отступать. Дыхание вернулось в норму. Боль ослабела – она отступала постепенно, и вот он уже смог мыслить здраво. Если не шевелиться, то боль почти терпима.
За окном посветлело. Прокричал петух. Раздалось утреннее щебетанье птиц. Пшеница в полях покрылась росой. Запах сохнущей влаги наполнил воздух. Натан вдыхал знакомый аромат, лежа на спине и пытаясь понять, что ему делать.
Луч солнца осветил подоконник, потом залил всю спальню – неубранную постель, пару расшнурованных ботинок, выгоревшие рабочие штаны и красную фланелевую рубашку, аккуратно сложенную на столе, где он оставил ее прошлым вечером.
Пройдет три дня, прежде чем кто-то придет. Натан смотрел на потолок и судорожно думал. Похоже, со спиной произошло что-то ужасное – он совсем не чувствовал ног. Он сделал глубокий вдох и поперхнулся. В воздухе распространился запах мочи. Натан понял, что мочевой пузырь отказал. Он выругался.
