Искушенность в «холодных сферах государственного управления»
[1001], по сути, была одним из главных преимуществ Черчилля по сравнению с другими историками. Каждый автор привносит в произведение — неважно, художественное или нонфикш — частичку себя. И именно эта доля его личности и его мировоззрения придает всем его сочинениям индивидуальное звучание. Порой это звучание может заглушать мелодию основного повествования или своей экспрессией уводить читателя в сферы, не связанные с главной темой. Но чаще всего опыт автора служит тем фундаментом, на котором строится все произведение, придавая ему устойчивость и солидность, либо — воздушным шаром, выводящим описываемые события на новый уровень восприятия. И тогда уже есть все основания говорить, что не тема определяет привлекательность проделанной работы, а автор, его сила, талант и усердие, которые позволяют либо построить литературный монумент, способный пережить своего создателя, либо предоставить читателям возможность делать выводы о прочитанном, самостоятельно поднимая затронутые вопросы на нужную высоту. Черчилль был тем автором, который мог написать сочинение, воздвигнутое на прочном фундаменте фактов и здравого смысла. Но от него ждали и другого — воспарения. Это было трудной задачей. Вкладывая себя в новое произведение, Черчилль хотел донести до читателей свои взгляды по широкому кругу проблем, многие из которых были не только актуальны, но и представлялись ему первостепенными для осознания и предотвращения угроз, с которыми столкнулось человечество в 1930-е годы. По его собственным словам, он собирался «завладеть вниманием читателей, поведав им историю XVII-XVIII веков с современной точки зрения»
[1002]. Он верил, что способен «создать произведение, представляющее огромный интерес для широкой публики»
[1003].
Но как это осуществить? Как наполнить книгу живительной силой? У авторов художественных произведений есть много инструментов для повышения эмоционального накала, для поддержания той невидимой, но ощутимой связи, что образуется между читателями и текстом. Когда сюжет неизвестен, желание узнать, что произойдет дальше, ускоряет темп чтения, заставляя с нетерпением переворачивать страницы. С историческими работами все намного сложнее. Содержание известно, да и основные участники описываемой драмы не вымышленные персонажи, а конкретные люди, хотя и почившие много десятилетий или столетий назад.
Для воскрешения главного героя Черчилль использовал прием замедленного восприятия. В то время как одни эпизоды он описывает касательно, не погружаясь в них глубоко, другие, наоборот, наполняет деталями и подвергает тщательному анализу, давая читателям возможность стать непосредственными свидетелями рассматриваемых событий
[1004]. Возможно, для другой исторической персоны подобного приближения было бы достаточно, но Мальборо оказался сложным объектом воскрешения. Он не оставил воспоминаний и никогда не тратил время на «объяснения и оправдания», «похоже, не осознавая», что в его жизни были эпизоды, нуждавшиеся в дополнительном изложении и обязательном комментировании
[1005]. Кроме того, он был скуп на слова и эмоции. Даже своим современникам он был малоизвестен как человек — только как «полководец, чиновник или создатель личного благосостояния»
[1006].
Поэтому для того, чтобы стать настоящим Лазарем от истории, Черчиллю пришлось расширить свой инструментарий. В качестве второй волшебной палочки он выбрал документы. Это было небесспорное и пользующееся не у всех популярностью средство. Многих читателей раздражают многочисленные цитаты из писем, дневников, мемуаров или других письменных свидетельств. Черчилль и сам признавал ограниченность этого метода, заметив во время обсуждений с Луисом Намьером, что «одним из наиболее дезориентирующих факторов является распространенная практика историков строить свое повествование исключительно на имеющихся документах». Последние, справедливо указывал он, представляют собой «лишь малую толику того, что действительно происходило». Для воссоздания прошлого необходимо визуализировать каждодневную жизнь, которая, помимо великих событий, также была наполнена «множеством дней, когда ничего достойного упоминания не происходило, но в течение которых все равно наблюдалось развитие событий»
[1007]. Аналогичные рассуждения о том, «насколько мала доля того, что записано, по сравнению с тем, что произошло на самом деле», Черчилль также включил в свою книгу
[1008].
Для преодоления выявленных ограничений, а также для максимальной визуализации текста Черчилль сделал ставку на те письменные свидетельства, которые по времени были максимально близки к описываемым в них событиям. Это позволило повысить объективность содержащихся в них точек зрения и искренность приводимых оценок. Также он старался отдавать предпочтение частной корреспонденции, в которой автор снимает с себя официальные одежды. «Часто в повседневных высказываниях великих людей можно лицезреть истинную глубину их ума, выраженную частным образом», — пояснял Черчилль свой метод, а заодно делился наблюдениями насчет человеческой природы
[1009]. Он признавал, что его герой «был более велик как работяга, чем как человек»
[1010], но без рассмотрения частной жизни понимание публичной деятельности будет неполным
[1011].
«Мальборо», как никакое другое произведение Черчилля, действительно богато личной перепиской, включая двенадцать из упомянутых выше тридцати семи любовных посланий 1675–1677 годов
[1012]. Одновременно с письмами Черчилль активно обращался к непосредственным воспоминаниям тех, кто близко знал полководца, несмотря даже на предвзятый характер подобных реминисценций. Так было со свидетельствами Сары. Черчилль признавал, что, являясь женой, она «безнадежна пристрастна». Но при этом у нее была уникальная возможность наблюдать такие черты любимого, которые были скрыты от отстраненных глаз непосвященной публики
[1013].
