Игорь повеселел: боевой дух командира – вещь материальная.
А Родин подумал, неплохо было бы отправить к старшине и своего «прихлебателя», Кирюху, у него просто талант по отработке доппайка. Вдруг прокатит…
Сидорский сидел рядом с Баграевым, тот все еще «тачал» свои часы с кукушкой, стараясь вдохнуть в них вторую жизнь. А Кирилл «качал» из глубин колодца своей памяти различные истории. Они делились у него на три цикла: колхозно-крестьянский, городской, охватывающий учебу в техникуме и работу на заводе, и армейский. Особняком хранились в памяти амурные истории.
В этот момент Киря как раз рассказывал из «деревенского» цикла про немого от рождения мужика из их села.
Было Аркаше тридцать лет, парень всем остальным справный, грамоте обученный, в колхозе в передовиках, руки золотые, на лицо не урод. Но вот, сколько ни сватался к местным девчатам, все отказывали. Понятно, что девчонке хочется признания в любви, всяких нежных слов, а тут одно мычание. Так бы он и ходил в бобылях, если бы не приспичило ему покрыть хату вместо соломы дранкой. Нарезал дощечек и стал потихоньку настилать. А тут гроза нежданно, ливень, гром и молния – да прямо в старый вяз, рядом с домом. Аркадий поскользнулся и свалился с крыши прямо на землю. Мамка его выбегает, голосит – убился сынок! Но тому ничего, поднялся, перепуганный, и вдруг человеческим языком говорит: «Везите меня в больницу!» Мать сама чуть не грохнулась. Так он и заговорил с тех пор. И стал самым видным и разборчивым женихом на селе, и женился на самой красивой невесте.
Иван дослушал рассказ и спросил, где Деревянко.
– Еще не приходил, – ответил Баграев.
– До сих пор по лесу шастает, – недовольно произнес Родин. – Кирилл, давай тащи сюда этого лешего. По-быстрому. Есть повод…
Сидорский приметил, как оттопыривается командирская сумка – как пить дать, Бражкин дал «особую» флягу.
– Это мы мигом. – Он прихватил ППШ и пошел к лесу.
А Саня позабыл все на свете, едва очутился под редеющими кронами осенней листвы, среди золотых россыпей березы, оранжево-бордовых красок клена – всего этого разноцветья, укрывшего землю. Лишь на прогалинах и на полянках оставался во всей своей уютной красе ковер темно-зеленого мха.
Именно на таких солнечных полянах и вырубках Саня хотел отыскать заветную колдовскую золотую розгу. Летом ее кустики неприметны, а осенью, чем меньше остается листьев на деревьях, чем больше блекнет трава, тем красивее и ярче расцветающая осенью золотая розга.
Вот она, будто ждала его: на стеблях кисти золотисто-желтых цветных корзиночек покачиваются на легком ветру. Как звездочки прощального салюта перед грядущей долгой зимой и черно-белыми красками. Саня сразу почувствовал ее тонкий, чуть горьковатый запах. Он достал складной нож и обрезал кустики под середину ствола, как учил его когда-то дедушка Егор, самый главный травник на селе. О травах дедушка знал все. Про золотую розгу говорил, что она имеет силу чистительную, крепительную и раны заживательную. А чай из нее хорош, как средство мочегонное, потогонное, вяжущее. А еще его свежими листьями лечат раны.
«Найти бы еще дуб, раз обещал кофе из желудей», – подумал Деревянко и, увидев впереди алые гроздья рябины, тут же туда и направился. Душа пела, в лесу он всегда находил успокоение и тихую радость, мог бродить в нем часами. Сейчас Саня будто вернулся в родимые края: все те же березки и тополя, елочки и клены.
Вдруг кусты шевельнулись, будто отделились, и Саня с ужасом увидел две бесформенные фигуры в пятнистых маскхалатах.
– Стоять тихо! – с акцентом сказал один из них, направив на Деревянко автомат. Второй приложил палец к губам.
Саня быстро сообразил, что лесные незнакомцы пришли за «языком». И рванул что есть силы, понимая, что нужен им живой, что стрелять они будут в крайнем случае. В следующее мгновение он уже орал во всю глотку:
– Немцы! В лесу немцы!
Диверсанты кинулись следом. Продолжая кричать, он, как заяц, запетлял среди деревьев и ушел бы наверняка, если б не споткнулся о корень. Свалился, брюхом проехал по листве, лицом ткнулся прямо в желуди. Саня тут же вскочил на ноги, но немец грузно навалился, он еле устоял – этот кабан был гораздо сильнее танкиста. Хищные, звериные глаза, зубы оскалил… Как глупо…
И вдруг эти зверские глаза изумленно округлились, стали как серые пуговицы немецкого мундира, диверсант осел, завалился мешком. В спине у немца торчал знакомый нож.
– Ложись, Саня, ложись! – словно из-под земли услышал он голос Кирилла.
Саня в мгновение рухнул, и сразу же, почти одновременно, раздались две очереди: ровный стрекот нашего ППШ и, как швейной машинки, – МР-40. Деревянко вырвал из скрюченных пальцев немца автомат и отполз в сторону.
Вот к чему привели его лесные гуляния… Саня лихорадочно размышлял, кто остался жив в этом поединке? Если Сидорскому удалось завалить и второго разведчика, это значит, ему опять неслыханно, просто фантастически повезло. А если Кирилл ранен или погиб из-за его дурацкой прогулки по лесу?!
В эти неопределенные, пустые мгновения ясно было одно: он должен убить врага, который подготовлен лучше его во сто крат…
К великому облегчению, снова заговорил ППШ, и эти звуки были лучше райской мелодии или трели соловья. Саня пригляделся и увидел Сидорского, подивившись, как он успел, ловко всадив нож в спину врага, тут же залечь в удобную ложбинку. Кирилл глянул и знаком показал, чтобы Саня подполз с другой стороны. Наверное, разведчик залег в ближайших кустах; туда и постреливал короткими очередями Сидорский. Ведь с момента, когда Саня дал драпака, второго немца он уже не видел. И пополз Деревянко, представляя, каково пехоте-матушке без защиты брони. Он старался не выдать себя хрустом попавшей под брюхо сухой веточки; хорошо, что землю устилала еще не сухая листва, да и утром моросил мелкий дождь.
«Не выдай, спаси, матушка-земля», – как заклинание повторял про себя Деревянко. Через какое-то время он подумал, что пора остановиться, залечь, выждать, благо на пути оказалась удобная ложбинка…
А Сидорский, когда услышал тонкий, с надрывом щенячий крик Деревянко, сразу понял, что дело гиблое, ждать подмоги – значит потерять мальчишку: или с собой уволокут, или прирежут. И тут, кто кого первым увидит… По крайней мере, надо завязать бой.
Кирилл с автоматом наперевес, пригнувшись, передвигаясь перебежками, первым заметил немецких диверсантов и бегущего со всех ног Саню. Он залег в траву и уже готов был одной очередью срезать обоих лазутчиков. Но неожиданно Деревянко нарвался на тот самый злополучный корень. И в тот момент, когда здоровый, как медведь, немец навалился на худосочного Сашку, для Сидорского настал его звездный час. С пяти метров бросок ножа был точным, как в мишень, прямо под лопатку. А потом уже и огневой контакт: второй разведчик отреагировал молниеносно, залег и после ответной очереди отполз за кусты…
По привычке в экстремальной ситуации Сидорский глянул на часы. Не более двадцати минут прошло, а показалось – целая пропасть времени. Сейчас на выстрелы, не разобравшись, бросят людей на помощь, и будут ненужные потери. Кирилл вдруг остро пожалел, что послал Деревянко в засаду. Какое он имел право! Ему стало страшно за Саню до тошноты: спас для того, чтобы погубить! «Дурак, кретин, самодеятельный командир, что я натворил?»
