Запустив руку внутрь кресла, Митя нащупал коробок спичек и вытащил его наружу. Это простое действие далось ему с трудом – коробок норовил просочиться сквозь его ладонь и упасть обратно.
Чен, обеспокоенно следивший за этой сложной манипуляцией, сказал:
– Нам надо поторопиться. Нет времени для прощанья. Сделай это! Давай!
Митя прижал коробок к кожаной обивке кресла – так крепко, как только мог. Для этого ему пришлось накрыть его рукой и навалиться сверху всем телом. Второй рукой – кончиком указательного пальца, еще хранившим остатки ороговелости – Митя вытолкнул внутреннюю часть коробка из закрывавшей ее верхней части. Не с первой попытки, но ему все же удалось достать спичку.
После этого он посмотрел на Чена. Времени для прощания действительно больше не было. Ни секунды.
– Чен, – сказал Митя. – Обними его.
Он не видел, выполнил ли Чен его просьбу: весь свой остаток сил Митя употребил на то, чтобы как следует чиркнуть спичкой. Которая вдруг стала тяжелой, словно бревно. Ему удалось сделать так, чтобы серная головка с нажимом проехалась по коричневой шероховатой «терке», но самой силы нажима он не почувствовал – рука словно бы занемела; ее больше не было, и самого его тоже не было, он стал призраком самого себя.
А еще через миг здесь, на этом уровне, не осталось вообще ничего. Все поглотил ослепительный белый взрыв.
* * *
Они остановились перед входом на зеленую лужайку, обнесенную символическим ограждением – низеньким, словно бы игрушечным штакетником, который легко можно было перешагнуть. Вход тоже был символический – воротца из двух белых пластиковых штанг чуть выше человеческого роста, с натянутым между ними плакатиком: «Level completed». Там, на лужайке, как будто играла музыка. А может, и не было никакой музыки. Может, это просто ветер шуршал в траве, позванивал в лиловые колокольчики да потрепывал «Level completed» за нетуго натянутые края.
Какое-то время они просто стояли и смотрели на эту надпись. Четверо израненных, поддерживающих друг друга бродяг в грязных обветшалых лохмотьях. Потом Рыжик сказал:
– Ну вот. Мы дошли. Сейчас все закончится.
– Ага, – вздохнула Зильда. – Сейчас мы снова превратимся в кучку шарообразных идиотиков. И будем жарко спорить, что такое «Левел комплитед» – название королевства или «Добро пожаловать» на местном языке.
– Я думал, ты в отрубе…
– Была. Но уже нет.
– Ну что, мы будем заходить? – подал голос Фьюти. Зильда полувисела на их с Рыжиком плечах, ноги ее волочились по земле весь путь от каменной насыпи до лужайки, а голова безжизненно болталась на тонкой шее. И при всем при этом она умудрялась язвить! Неисправимая Зильда!
Рыжик вздохнул и в последний раз окинул взглядом окрестности. Глупо было надеяться, но все же… А вдруг да покажется из-за дальней рощицы фигура Хпра, шагающего с узелком на плече и с невероятной историей о том, как он скитался двадцать пять лет по долинам и по взгорьям этого коварного измерения.
– Пойдем, – проследив за его взглядом, с грустью сказала Тивц.
* * *
– Тив-тив-тив! Все сюда! – закричала она спустя минуту из высокой травы, полностью скрывшей ее кругленькое пернатое тельце, и для убедительности добавила: – Цви-тррр! Цви-трц!
Когда все подбежали, то увидели, что спешили они не зря и что Тивц действительно нашла кое-что интересное. Кое-что очень интересное – снаружи. Но, возможно, самое интересное было у этого интересного внутри. Надежно запрятано от посторонних глаз и бурчащих желудков. Его, это интересное, следовало немедленно достать – и съесть. Пока это не сделал кто-нибудь другой! Так, по крайней мере, считал Фьюти. Он хотел было поделиться своими соображениями с товарищами, но не нашел слов и только коротко присвистнул: «Фьють!» Впрочем, оно, может, было и к лучшему, что слова не подобрались. Лишняя болтовня была сейчас совершенно ни к чему, да и капающая с резцов слюна как-то не располагала к произнесению спичей. Живот сводило от голода. Сам вид корзины, найденной Тивц, навевал мысли о чем-то съедобном и очень вкусном.
– Эй, а вам не кажется, что это все уже где-то было? – произнес Лисенок. – У меня такое сильное гдежавю, что даже в носу чешется! Тяфк!
Он расчихался и начал тереть нос о ствол ближайшего деревца. Он предпочел бы потереть его собственными лапами, но лапы были коротковаты, а нос – длинноват.
Крохотышки переглянулись.
– Фто у него фильное? – спросил Фьюти.
– Гдежевю, – мечтательно повторила Тивц. – Какое красивое выражение!.. Где же вы? Где же вью? Вью-вью-вью, фить-фить…
– А по-моему, это выражение переводится как «Где живю?» – возразила Зильда. – Его используют, когда потеряются или забудут свой адрес, или когда…
– Гдежавю – это гдежавю и ничего более, тяфк! – сердито оборвал ее Рыжик.
Он подошел к корзине, встал на цыпочки и, сдвинув крышку носом, заглянул внутрь.
– Хпривет, – сказал сидевший там Хпр.
– Привет, – сказал Лисенок и принюхался, надеясь уловить аромат чего-то поджаристо-желто-круглого, лоснящегося от масла. – А где же блинчики? Ты что, их съел???
8. Девушка на краю тротуара
Когда они приехали сюда год назад, никто их не обыскивал, не копался в личных вещах и не требовал отчета о содержимом сумок и чемоданов. Андреа вообще приятно удивило, как все тут было уютно и мило устроено, в этом особняке. Демократично, без навязчивых «распорядков» и казарменной дисциплины. Все друг другу как будто немножечко улыбались… ну, не все, конечно, но участники-красавцы, доктор Голев и доктор Ларри – точно. Все друг к другу были заведомо расположены, легко переходили на «ты» и, казалось, уже с первого дня начинали чувствовать себя здесь по-домашнему, в безопасности. Андреа тогда тоже выдохнула. Но сигареты так и оставила храниться в упаковке «Регулс»; каждая сигарета – в узкой эргономичной гильзе-аппликаторе, замаскированная под тампон. Зажигалку она тоже надежно спрятала, прилепив пластырем под кроватью.
Очень скоро Андреа убедилась, что все ее ухищрения были не зря и что милая домашняя атмосфера этого места – не более чем кажимость. Пыль в глаза. Это выяснилось после первого же семинара-тренинга, где все они были пойманы на удочку откровенности, наговорили и наслушались о себе всякой дичайшей дичи, а потом неделю не могли смотреть друг на друга без отвращения.
Нет, конечно… возможно, все было не так… не совсем так… но сейчас Андреа не покидала уверенность, что именно так оно все и было. От тех недель осталось ощущение чего-то тяжкого и гнетущего. Какой-то боли. Андреа не чувствовала ее, этой боли, в первые два дня после пробуждения – все затмило счастье быть новой и привлекательной, красивой и молодой. Она порхала, как бабочка, в эти два дня. Оналетала.
Но потом вдруг боль – вернулась. Пришла к ней вместе с воспоминанием о том времени и о тех словах. Окликнула ее: эй, как там тебя? Пс-пс! Тетка неопределенно-унылого возраста, с блеклым обвисшим лицом, тихая алкоголичка-кошатница (а иногда и не очень тихая, но кому, кроме Мадленки и своры кошек, слушать твои вопли в огромном нелепом доме?). Ходячее недоразумение. Бесформенный вялый куль, набитый депрессией и целлюлитом. Стремная старая тетка. Стремная тетка. Стремная…
