Прошло еще минут десять. Митя с Сеней продолжали тревожно, поверхностно, не крепко спать. Тогда Нина решила спросить у Карен:
– Ты что-нибудь там увидела, на тех рисунках?
– Ага.
– И что это было? Если не секрет.
– Это была девочка на берегу океана. Она бегала туда-сюда и кого-то высматривала, ждала…
– Но как нарисованная девочка может бегать туда-сюда?
– Я не знаю, Нина. Я даже не уверена, что на этом рисунке было изображено именно это и что каждый, кто на него смотрит, видит именно девочку на берегу океана. Может, для кого-то это что-то совсем другое, какие-нибудь пятна и линии. Но когда я взглянула на эти пятна и линии, то сразу ее увидела, девочку, и как она в нетерпении перебегает с места на место.
– Забавно. Этакая Ассоль, – не удержалась Нина от шутливого комментария. – А что это значит для тебя? Кто эта девочка? Ты когда-нибудь бывала на океане?
– Конечно, бывала. Даже на двух. Но то были обычные туристические поездки, ничего особенного. В смысле, красиво, конечно, незабываемо, но не уверена, что в этом есть что-то личное, про меня… Я вчера целый день думала об этом рисунке, рассматривала его, пыталась понять, почему я так сразу решила, что это именно океан, а не море, например, или не озеро, и что девочка на его берегу кого-то ждет, а не просто так носится по пляжу. Целый день у меня в голове шумело это слово – океан, океан, океан. Наверное, из-за этого я кое-что вспомнила, связанное с океаном. Когда-то я работала волонтером в хосписе. Мне тогда было около двадцати, было лето, каникулы, но мне хотелось попрактиковаться.
– В этом вся ты. Пока другие плавают-загорают, влюбляются-разлюбляются, ты идешь в хоспис практиковаться.
– В общем, не буду тебе описывать, что такое хоспис, ты сама прекрасно знаешь… Там была одна женщина-пролонг, с виду совсем не старая, хотя на самом деле ей было девяносто семь. Она умирала от рака поджелудочной железы… И вот эта женщина любила поболтать с молодыми сестрами и волонтерами о смерти. Мне кажется, так она пыталась показать, что совсем ее не боится. А может, и в самом деле не боялась. С виду ей было лет сорок, и для умирающей она очень даже неплохо выглядела. А я в те времена тоже обожала порассуждать о смерти, повыдвигать всякие теории насчет того, есть ли что-нибудь после смерти, продолжает ли душа свой путь, и так далее, и тому подобное. Мы с ней могли говорить об этом часами. Потом ей стало хуже, и наши беседы прекратились. В общем-то, к этому времени мы уже поняли главное друг о друге: мы обе не верили в смерть как во что-то окончательное и бесповоротное, как в пустоту, и обе допускали, что за чертой смерти не обязательно должно быть какое-то уникальное, единое для всех продолжение. Возможно, вариантов продолжения столько же, сколько людей. А может… Ой, нет, лучше я не буду развивать эту тему! А то ведь меня потом не остановишь! В общем, эта дама вскоре умерла. Но перед смертью она меня разыграла. Она сказала, что у пролонгов две смерти и что после наступления первой она еще будет здесь и сможет со мной взаимодействовать… какое-то время… минуту или две… Главное, чтобы я тоже была здесь, в этой комнате, в эти пару минут между ее первой смертью и второй, и держала ее за руку. И тогда, возможно, я что-то смогу увидеть…
– И ты поверила? – изумилась Нина. – Ты, студентка второго курса медицинского института, поверила в эту чушь?
– Сначала нет, – ничуть не смутившись, ответила Карен. – Я сначала подумала, что она просто хочет, чтобы кто-то держал ее за руку в момент ухода. И, разумеется, когда это произошло, я была там, сидела рядом и держала ее за руку. Она легко умерла, быстро. Даже в кому не впадала, как это часто бывает с раковыми больными. В какой-то миг я подумала, что она уже ушла: приборы показывали остановку сердца, датчики мозговой активности перестали ее фиксировать… Но, видимо, с электроникой в ее палате было что-то не так, какой-то сбой, или скачок напряжения, или еще что-нибудь в этом роде, ничем другим эта ошибочная констатация смерти не объясняется. Когда я уже начала потихоньку освобождать свою руку из ее руки, она приоткрыла один глаз и произнесла… и что-то произнесла. Целую фразу. Но совершенно неразборчиво, на каком-то перевернутом языке. Я ничего не поняла, да к тому же так испугалась, что просто вырвала у нее свою руку и убежала. Вот чего никогда себе не прощу… Ты говоришь – не уделила внимания Сенечке. А я – вырвала руку из руки умирающей.
– Ну-ну, что ты. Не думай об этом так.
– А вчера, увидев этот рисунок, я вдруг все вспомнила… Я как будто снова оказалась там, в этом хосписе, в палате рядом с умирающей. И услышала ее шепот, услышала ту самую фразу – только теперь в ней не было ничего «перевернутого»; теперь я все поняла. Она сказала: «Девочка бегает по берегу океана».
Нина помолчала, осмысляя услышанное. Звучало, сказать по правде, несколько глуповато.
– Это просто слова, – наконец сказала она. – Причем довольно бессмысленные. Ты услышала их от женщины, которая умирала. Которая уже умерла, как ты думала в тот момент. Естественно, ты испытала сильный шок, вот поэтому они и врезались в твою память…
– Нет-нет, – замотала головой Карен. – Они вовсе не врезались в мою память! Я их не помнила до вчерашнего дня! Все, что я помнила – это ее лицо с приоткрывшимся мутным глазом, да еще как я вырвала руку из ее руки. И до вчерашнего дня это был просто один из эпизодов, осевших в памяти.
– А теперь? Теперь что-то изменилось? Теперь это не просто воспоминание?
– Не знаю, Нина, но теперь мне кажется, что здесь происходит что-то странное. С тех пор, как наши контуры вышли из гипносна. То одно случается, то другое, и все это как-то связано между собой. Одиссей с его дневником. Рисунки Альбы. Вот сейчас доктор Ларри изменился в лице и бросился прочь с веранды, а все потому, что в новостях говорили про Митю и его «Остров». Почему его так потрясло, что на этом «Острове» что-то там взорвалось?..
Пока Карен все это говорила, Нина пересела к ней поближе, пристроила на коленях слимбук и принялась что-то листать на его экране.
– Какой именно из рисунков ты имеешь в виду? Покажи!
– Не этот. Не этот. Дальше… Вот! – Карен коснулась экрана и разводящим движением двух пальцев приблизила часть сфотографированного листа с беспорядочно рассыпанными по нему набросками. Нина вгляделась в увеличенный Карен фрагмент.
– Хм, – сказала она, поглазев на него из вежливости секунд пятнадцать. – При желании, конечно, здесь можно увидеть нечто вроде линии прибоя. Вот эти полукружия очень похожи на следы набегающих волн. А это, надо полагать, та самая девочка. Но я, если честно, скорее приняла бы ее за кактус.
– Нет, это все-таки девочка, – возразила Карен, но как-то очень уж отрешенно.
– О'кей, пусть будет девочка. Ты говорила, она кого-то высматривает, кого-то ждет. Кого? Есть предположения?
– Не знаю…
– Может, какой-то корабль?
Карен глянула на рисунок. Она чуть покачивалась из стороны в сторону и, казалась, готова была уснуть. «Эта картинка вгоняет ее в транс», – догадалась Нина и хотела уже закрыть слимбук, как вдруг лицо Карен озарилось пугающим узнаванием. По крайней мере, Нину оно испугало – потому как что можно было узнать в этом кактусе и дугообразных разводах «волн»? Что можно было в этом узнать, оставаясь в здравом уме?
