Я не верю своим глазам: он никогда не беспокоился обо мне, однако вот – идет на такие жертвы, ведет себя так терпеливо, почти нежно, даже выглядит озабоченным. Словно я вдруг стала кем-то очень дорогим, кого необходимо спасти любой ценой. Это слишком резкий контраст с моей повседневной жизнью. От изумления у меня голова идет кругом, в то время как остальное тело сдается под натиском головокружительной лихорадки.
Должно быть, выдержанное вино 1945 года помогает. Бо́льшую часть времени я провожу в глубоком сне-забытьи, выныривая из тумана только тогда, когда слышу отцовские шаги. Стоит ему войти в комнату, как он заполняет ее всю, до последнего сантиметра. Я автоматически задерживаю дыхание. Потом вспоминаю, что я больна, и сегодня отец – мой врач.
– Ты выздоровеешь, девочка, – говорит он странно нежным тоном, которого я никогда прежде не слышала.
Я вижу, что ему неловко, и эта «девочка» не слишком меня подкупает. Но это единственный знак нежности, на который он способен, единственный, который он мне предложил, и – о господи! – это лучше, чем ничего! Один краткий миг я смотрю в его встревоженные глаза, потом мы оба торопливо отводим взгляд.
Он подносит руку к моему лицу, кладет необыкновенно длинные пальцы на мой лоб, проверяя температуру. Я надеюсь каждой своей клеточкой, что он погладит меня по щеке. Всего одна ласка кончиков его пальцев – и этот дом исчезнет, исчезнут ворота и стены, мы будем снаружи, счастливые и свободные. Но ласки так и нет. Его пальцы убрались с моего лба. А в следующую минуту он разрушает волшебство, крича в сторону двери:
– Она очнулась, Жаннин! Принеси белое вино!
– Ты выздоровеешь, девочка, – говорит он странно нежным тоном, которого я никогда прежде не слышала. Я вижу, что ему неловко, и эта «девочка» не слишком меня подкупает.
Из подполья
Алкоголь теперь составляет важную часть тренировки моей силы воли. С тех пор как мне исполнилось семь или восемь, отец требует, чтобы во время трапез я употребляла аперитив и пила вино. Разум сильнее всего остального, поэтому я должна научиться пить, не пьянея. Кроме того, трудные переговоры в жизни часто идут рука об руку с большим количеством алкоголя, так что те, кто способен совладать с опьянением, одерживают верх.
Еще алкоголь полезен, когда нужно добыть у кого-то информацию: я могу наливать человеку, пить наравне с ним, а потом через пару бокалов он опьянеет и будет в моей власти. Потому что моя голова останется по-прежнему ясной.
Точно так же после состязания «кто больше опрокинет» я должна суметь удержать в руке пистолет на случай, если ввяжусь в дуэль. Я гадаю: каким образом я могу оказаться втянутой в дуэль? Но не смею спросить. Возможно, с вещами типа дуэлей я столкнусь потом, когда стану рыцарем.
Подрастая, я должна привыкнуть к еще большему количеству алкоголя. В полдень я обязана выпивать стакан «Рикара» с водой перед обедом. Потом добрый стакан белого вина во время еды, за которым следует стакан красного. И завершает все коньяк. На еду отводится всего пятнадцать минут, так что эти напитки приходится глотать залпом.
Отец утверждает, что «Рикар» – превосходное средство от любых инфекций, особенно тех, что во рту. Он время от времени заставляет меня пить его неразбавленным. От одного запаха возникает ощущение, будто у меня в голове вот-вот взорвется ракета. Первый глоток обжигает мне десны, потом огонь катится вниз по глотке и вспыхивает в желудке.
И это не все. Теперь мы должны начать особые тренировки «алкоголь и сила воли», которые проводятся каждый месяц или раз в два месяца. Для этого упражнения мы с матерью должны нарисовать две длинные белые полосы – шириной сорок сантиметров и длиной десять метров – на зацементированных площадках в саду. Упражнение состоит в том, что я должна залпом выпить стакан неразбавленного «Рикара», за которым вскоре следует стакан виски, а иногда и стакан коньяка, потом уверенно пройти по десятиметровой полосе, не заступив за линию. Я держусь этой линии изо всех сил. Не знаю, как мне это удается, но, похоже, я достаточно часто добиваюсь успеха в этом упражнении.
Я ненавижу алкоголь, а больше всего ненавижу запах неразбавленного «Рикара». Естественно, я не говорю об этом отцу, который считает, что все – женщины, дети, рабочие – должны пить столько же, сколько он сам. Отец приписывает алкоголю всевозможные полезные свойства, но я помню тех конченых алкоголиков, с которыми встречалась в литературе: Дмитрия из «Братьев Карамазовых», душераздирающих героев «Западни» Золя. Я смутно осознаю, что мне грозит серьезная опасность потерять себя, если алкоголь «овладеет мной».
Я должна суметь удержать в руке пистолет на случай, если ввяжусь в дуэль. Я гадаю: каким образом я могу оказаться втянутой в дуэль
В основном именно ради самой себя я так старательно сосредоточиваюсь и преодолеваю опьянение в этих испытаниях. Мне не нужен еще один «хозяин». Я хочу научиться противостоять алкоголю – не для того чтобы уметь манипулировать противниками или сокрушать их, но чтобы позволить лучам разума аббата Фариа достичь меня.
Я поддерживаю себя мыслями о спасении и образами сильных, притягательных героев. Во мне все сильнее потребность в книгах, которые проливают хоть немного света в мою тьму. Всякий раз как мне удается урвать момент для себя, я обшариваю отцовские книжные полки. Нахожу Золя, Мопассана, Доде. Мать никогда не читает романы и уж точно не прикасается к популярной беллетристике; она закатывает глаза к небу, когда отец поет хвалу Александру Дюма, и придерживается самого низкого мнения об Эжене Сю.
Я очарована «Парижскими тайнами» Эжена Сю и обожаю Родольфа, всегда готового защищать вдов и сирот: «Я достаточно страдал в собственной жизни; это объясняет мое сострадание к тем, кто страдает». Он уводит меня с собой в глубины мира мошенников и воров. Я растрогана тем, что он способен видеть добро в сердцах этих «падших несчастных».
Когда я открываю для себя «Идиота», я словно натыкаюсь на золотую жилу. Во мне рождается настоящая страсть к Достоевскому. Я заворожена всеми его персонажами.
Они такие живые, такие объемные, такие неустроенные! Точная противоположность «идеальным существам», которых так любит мой отец; они буквально пульсируют жизнью. Они ненавидят, они любят, они полны энтузиазма. Они спотыкаются и борются с психологическим сумбуром. Они задаются бесчисленными вопросами, не думают об ответах и упрямо пробиваются вперед со своими желаниями, прихотями и ошибками. Они обезоруживающе прекрасны.
Достоевский показывает мне, что жизнь еще ужаснее, чем говорят родители, что она полна насилия, унижения, мести, предательства… Но она все равно стоит того, чтобы жить! Вместо того чтобы бояться жизни, подозревать ее во всех грехах или отгораживаться от нее стенами, его персонажи дорожат ею, ныряют в нее с головой и тонут в ней, если придется. «Все стоит того, чтобы это пережить, – кажется, говорят они мне. – Перестань бояться».
Когда мать хоть на какое-то время выходит из класса, я люблю пробираться в соседнюю комнату, которую мы используем как склад. Это запрещено, но мне нравится рыться в коробках, даже если в них нет ничего особенно волнующего: покрывала для кроватей, старые газеты, иногда случайно затесавшаяся книга.
