Конечно, за счет привлечения к полковой службе казаков, конных и пеших, в массе своей также вооруженных огнестрельным оружием (если в 50-х гг. и в начале 60-х гг. среди них еще и встречались лучники, и в немалом количестве, как во время осады Казани, то позднее процесс перехода казаков с «лучного боя» на «вогненный» был завершен), доля пехоты, оснащенной огнестрельным оружием, в русских полевых ратях 2-й половины XVI — начала XVII в. будет выше. Однако оттеснить на второй план конную поместную милицию стрелецкое войско и казаки, даже взятые вместе, не смогли. Однако такая задача, судя по всему, и не ставилась. Московские воеводы, воспитанные в традициях «малой войны», отнюдь не стремились к «правильным» полевым сражениям, к «прямому делу». Пехота, вооруженная огнестрельным оружием и укрытая за вагенбургом или гуляй-городом, в их тактических схемах выполняла преимущественно роль огневого щита и поддержки (вместе с нарядом) для конницы. И, само собой, без нее нельзя было обойтись при ведении осад — а ведению осадной войны в Москве придавали особое значение.
При всем при том, однако, хроника боевого пути, пройденного стрелецким войском в эти десятилетия, выглядит весьма и весьма впечатляющей. Пускай стрельцов было и не слишком много (особенно на фоне западноевропейских армий, где пехота в те времена составляла до половины или даже больше от общей численности полевых войск), обойтись без них было никак нельзя. Уже на завершающем этапе Казанской войны 1545–1552 гг. «огненные стрельцы» отличились во время осады и штурма татарской столицы
[628], а затем они сыграли важную, если не решающую роль в серии походов вниз по Волге, которые завершились покорением Астрахани в 1556 г.
[629]А затем был успешный 1-й Шевкальский поход на Северный Кавказ в 1560 г., одним из предводителей которого был бывший стрелецкий голова И. Черемисинов
[630]. Два же других аналогичных похода, предпринятых в конце XVI — начале XVII в., были не столь успешны. Сперва в 1594 г. потерпел неудачу князь А.И. Хворостинин, а затем, в 1605 г., другой такой поход и вовсе окончился катастрофой — русское войско под началом воеводы окольничего И.М. Бутурлина со товарищи, составленное наполовину из стрельцов свияжских, казанских и астраханских, было разбито горцами и почти полностью полегло в сражении
[631].
Не обошлось без стрельцов и умиротворение «подрайской» Казанской «землицы» в первые годы после ее завоевания, и это умиротворение стоило стрельцам немалой крови — пожалуй, что и не меньшей, чем взятие самой Казани. Так, в конце февраля 1553 г. «казанские люди луговые изменили», отказались платить ясак, а его сборщиков, прибывших к ним из Казани, убили. Наказать мятежников казанские воеводы отправили стрелецкого голову Ивана Ершова и казачьего атамана Василия Елизарова, но мятежники сумели наголову разгромить оба отряда, воспользовавшись оплошностью голов, шедших порознь. Оба отряда полегли практически полностью — по сообщению летописи, мятежники убили «пол 400 стрелцов да пол 500 казаков (т. е. 350 стрельцов и 450 казаков. — В.П.)…»
[632].
Активно задействовали стрельцов государевы воеводы и на другом «фронте», на крымском. С началом в 1552 г. «Войны двух царей», Ивана Грозного и Девлет-Гирея I, стрельцы отметились в неудачном для русских «Польском» походе воеводы И.В. Шереметева Большого — неудаче, которая стоила многих побед. Тогда благодаря стойкости и упорству стрельцов вместе с их меткой стрельбой по атакующим неприятелям остатки царской рати сумели благополучно выйти из казавшейся безвыходной ситуации
[633]. В 1556–1560 гг. стрельцы вместе с казаками и детьми боярскими под началом воевод М. Ржевского (еще один бывший стрелецкий голова) и Д. Адашева со товарищи успешно действовали против крымских татар в низовьях Днепра и против западного побережья Крыма, затронув своими набегами собственно крымский юрт, коренные владения крымских Гиреев. Астраханские стрельцы (те самые, о которых английский купец и путешественник X. Бэрроу писал, что из всего астраханского гарнизона только они одни, в числе 1000, «считаются настоящими солдатами; как солдат, всегда охраняющих крепость (Астраханский кремль. — В.П.), их не употребляют ни в какие иные работы, кроме упражнений во владении своим оружием, караулов и т. п.»
[634]), вне всякого сомнения, приняли самое непосредственное участие в обороне Астрахани от турок и татар в кампанию 1569 г., ну а московских и «украинных» стрельцов ожидали впереди две знаменитые кампании 1571 и 1572 гг. Первая из них, в ходе которой стрельцы под прикрытием вагенбурга бились с татарами на окраинах Москвы в мае, окончилась неудачей для русских. Крымцам удалось прорвать вагенбург и опрокинуть русское войско, и в последовавшем за этим страшном пожаре Москва выгорела дотла. В следующем году русские полки взяли реванш над воинством крымского «царя» в ходе многодневной битвы на берегах Оки и при Молодях, и стрельцы, оборонявшие деревоземляные укрепления, воздвигнутые на местах «перелазов» через Оку», а затем вагенбург и гуляй-город у Молодей, сыграли в победе воеводы князя М.И. Воротынского со товарищи над бусурманами далеко не последнюю роль. Спустя почти двадцать лет, летом 1591 г., снова на окраинах Москвы, стрельцам, засевшим в укрепленном лагере, уже в который раз пришлось сойтись в схватке с татарами, которых привел за собой «царь» Гази-Гирей II по прозвищу «Бора» («Буря»). И снова, как и два десятилетия назад, огневая мощь стрельцов, помноженная на еще большую мощь русского наряда, обеспечила победу государевых полков над его, государя, недругами.
«Восточной», волжский, и «Южный», «крымский «фронты» отнюдь не были единственными, где отличились стрельцы. Старинным и в каком-то смысле наследственным врагом московских государей были великие литовские князья, с которыми давно, еще со времен Ольгерда литовского и Семена Ивановича московского, установились прочная неприязнь и взаимное недоверие. До поры до времени Москва была вынуждена уступать своему могущественному соседу, находившемуся на подъеме. Однако после смерти великого князя Витовта и смуты, охватившей Литву, ее величие пошло на убыль, а вот сила Москвы только-только начала расти. И вот с конца XV в. Москва и Вильно вступают в пору долгого, растянувшегося на почти 200 лет (впору говорить о «200-летней войне» между Россией, Литвой и ее преемницей, Речью Посполитой) противостояния, в котором «последний довод королей» играл далеко не последнюю роль. И как только Иван Грозный и Боярская дума, разочаровавшись в попытках наладить дружественные взаимоотношения с Вильно и заручиться поддержкой Сигизмунда II и Августа и панов рады в борьбе с Крымом (а то и вообще, заключить взаимовыгодный союз для обуздания агрессивных намерений крымских Гиреев), решили не продолжать перемирие с Литвой, то стрельцам нашлась работа.
