— Бессердечная тварь? — подсказываю я.
Лиза морщится.
Хорошо, признаю, моя формулировка грубовата, но, ей-богу, мне проще назвать себя бездушной, не умеющей чувствовать скотиной, чем каждый раз объяснять, что у меня — половинчатый синдром Аспергера[1]. И что даже когда в один день я лишился обоих родителей, мне было все равно.
Не потому, что я их не любил, а потому что просто не мог их полюбить.
Как не могу полюбить вообще никого.
Меня не умиляют пушистые котята, я срать хотел на толстых щеночков и мне фиолетово до розовых младенцев.
Я — эмоциональный импотент.
И мир, чтобы не охуеть окончательно, отвечает мне взаимностью.
— Успокою детей и вернусь за сумкой, — на длинном медленном выдохе озвучивает свои намерения Лиза. — Там остался мой телефон.
Она поднимается по лестницу вслед за няньками.
Цок-цок-цок, каблуки достают до мраморных ступеней, прокалывая дорогую ковровую дорожку ручной работы по индивидуальному заказу.
Мне все равно, даже если бы сестре вздумалось свернуть ее и поджечь, словно сигару. Только немного зудит в затылке. Ядовитая мысль, которая снует в хитросплетениях моих мозговых извилин и намекает, что я что-то упустил. Мелочь, штрих, деталь. Что-то важное.
Невозможно объяснить это чувство словами: это почти непосильная задача для здорового человека, а для аспи[2] — абсолютная «миссия невыполнима». Я просто знаю, что рядом мина, но пока не могу ее найти. Это словно гнать по проселочным дорогам, которых нет на карте, выйти в незнакомом поле и понять — где-то здесь зарыт клад. Ну или полная жопа.
Цок-цок-цок.
Звуки шагов сестры ускользают, и моя зудящая пчела тоже начинает затихать.
Я жмурюсь, пока за веками не растекается подкрашенное кровью молоко. И из него, словно в сюрреалистическом видеоклипе, выныривает лицо: выбеленное, но хорошо узнаваемое.
Та замарашка из книжного.
Ее серебристый взгляд с дымкой.
Нервно подрагивающие кончики пальцев.
Поплывший голос.
Кончик языка на полураскрытых губах, когда она смотрела на мой кадык.
— Лиза! — Поднимаюсь, стряхиваю пиджак и небрежно закатываю рукава рубашки.
— Что случилось? — Сестра смотрит с лестницы второго этажа и явно не понимает, почему я снова иду к выходу.
— Съезжу за твоей сумкой.
А заодно проверю, на самом ли деле замарашка — съедобная, влюбленная в меня по уши дурочка.
Хоть, ответ очевиден, и он у меня в кармане.
[1] Синдром Аспергера — форма высокофункционального аутизма. Это расстройство сказывается на поведении человека, его восприятии мира и процессе формирования отношений с окружающими. Люди с синдромом Аспергера испытывают сложности в трех областях: коммуникации, взаимодействии и социальном воображении. Так же синдром Аспергера — скрытая дисфункция, при которой по внешнему виду человека нельзя понять, что у него аутизм (от автора: привет, Шерлок^^!)
[2] Аспи — сокращенное от «аспергер»
Глава третья:
Катя
Расставить книги обратно на полку получается только с третьего раза.
У меня дрожат руки, а мир то и дело превращается в соленую лужу моих слез.
Это было так унизительно. Я миллион раз укорила себя за то, что взяла деньги, хоть сначала это казалось логичным и правильным: мне не платят за то, чтобы я ликвидировала последствия двойного торнадо. С другой стороны — в наше время электронных книг и удобных читалок консультанты книжных не то, чтобы завалены работой.
Зачем я взяла те деньги?
Становлюсь на носочки, пытаясь дотянуться до самой верхней полки, куда нужно вместить последнюю книгу. Вроде все расставила, убрала лестницу и только потом заметила еще один экземпляр двухкилограммового экономического справочника.
Нужно было отвернуться и уйти.
Мой внутренний голос в ответ на это невразумительное «уйти» издает нервный смех. Кого я обманываю? Я еще минут пятнадцать не могла оторвать ступни от асфальта, а взгляд — от черного внедорожника, хоть его уже и след простыл.
— Катенька, закроешь магазин? — Из-за полки появляется жалобное лицо Марины Сергеевны. — У меня дочка приехала на выходные, а так толком и не поговорили еще ни разу.
Даже неудобно отказывать: все знают, что дома меня никто ждет, парня у меня нет и вся моя личная жизнь уместится на одной странице тетрадки в косую линию. Но как раз сегодня я собиралась в кино.
— Я… не знаю…
Марина Сергеевна складывает ладони в умоляющем жесте, и я согласно киваю.
В кино можно и на следующей неделе сходить, и даже со скидкой.
Когда до закрытия остается полчаса, я делаю стандартный обход: проверяю все окна, слежу, чтобы в магазине не осталось посторонних, разношу на места стопку книг у кассы, выравниваю журналы на стеллаже, поливаю наши цветы-водохлебы.
И чуть не падаю, спотыкаясь об еще один справочник-невидимку. Как не заметила? Он же лежит практически на лбу.
— А потому что нужно меньше думать об одном красавчике, — журю себя вслух, проталкивая книгу на законное место на полке.
Приходится приложить усилия: плашмя, двумя ладонями, словно нажимаю на кнопку застаревшего от времени механизма. Еще чуть-чуть — от усердия даже прикусываю губу.
И с удивлением гляжу, как поверх моих пальцев ложится крепкая и крупная мужская ладонь.
Короткий резкий толчок — и упрямая книга становится на место, словно шар в лузу.
— Спасибо за помощь, но мы уже закры…
— Я знаю — график работы магазина написан крупным шрифтом на двери. Еще четыре минуты.
Этот голос.
Я разворачиваюсь: слишком резко, до россыпи искр перед глазами и мурашек по всей коже. Пятиться уже поздно, но Кирилл Ростов стоит так близко, что тепло его тела обжигает меня свозь пару слоев одежды. Ему совсем не холодно в одной рубашке в октябре? Ему…
Остатки трезвых мыслей вылетают из головы, когда он упирает ладонь чуть выше моей голову и заметно наклоняется, чтобы наши взгляды оказались хотя бы приблизительно на одном уровне. Он все та же ленивая лавина, только теперь на ее пути стою я, и меня вот-вот снесет: острым, как стекло, серым взглядом, жесткой линией губ, плавным скольжением кадыка под кожей, когда Ростов сглатывает.
Вторая ладонь ловит мой подбородок, крепкие пальцы царапают кожу, прижигают словно восковые капли — больно и приятно одновременно.
Еще одно движение — моя шея просит пощады, потому что пальцы задирают подбородок, словно спусковой крючок перед выстрелом.
— Значит, Катя? — вопрос без вопроса. Как такое вообще возможно?
