– Ясно. Тогда я сам.
– Как прикажешь, Старший.
– Помнишь ту деревню под Волоколамском, Ласс? – вдруг спросил Степан, глухо покашляв в кулак. – Те сами выбрали, быть им людьми или… А этих… за что? И нам за что такая радость? Особый взвод… чтоб нам всем ни дна ни покрышки. Последний резерв…
– Сюда придут другие из твоего рода. Другие люди, – сказал вдогонку альв.
Нефедов замер и обернулся, перестав материться.
– Ага, – сказал он. – Потом сразу наступит рай земной и полная красота. За этим нас и прислали. И построят они здесь, конечно, завод по производству детских колясок!
Старшина выдернул из чехла финку и начал спускаться в погреб.
Россия. Новосибирск. Наши дни
– Эх, сейчас бы Новый год! – потянулся во весь свой богатырский рост Олег Горобец, краса и гордость университетской баскетбольной команды. – Тазик оливье, снежок, лыжи, коньки, катание с горок…
– Снегурочка, – ехидно подсказала Зейнур, – в костюме из магазина для взрослых. В обтяжку.
– Злая ты, Зейнур. Нечуткая совсем, – сокрушенно сказал Олег. – Вот что значит освобожденная женщина Востока. Зачем мне какая-то там Снегурочка, если есть ты? Поставишь меня на табурет, попросишь прочитать стишок…
– А потом выбьет табурет из-под ног и оставит висеть, – невозмутимо добавила Ангела Румкорф. – Прекрасная смерть от рук красивой девушки, да.
Горобец вздрогнул от неожиданности.
– Да что ж такое, Ангела Викторовна! – возмутился он. – Вы прямо как ниндзя! Подкрадываетесь бесшумно.
– Олег, вы так кричите, что я могла бы подкрасться к вам на боевом элефанте… Но скажите-ка мне вот что. Отчего вы так любите зиму? Вроде бы она совсем недавно закончилась.
– Ну… Зима, это же по-нашему. Часть национальной культуры.
– И оливье?
– Нет, ну с оливье я погорячился, конечно. Не такой уж я старый. Но согласитесь, Ангела Викторовна, хорошо же – новогодним утром где-нибудь на катке…
– Пить водку прямо из горлышка, – это была все та же неугомонная Зейнур.
– Да тьфу на тебя! – под общий хохот студентов, собравшихся на крыльце, сердито махнул рукой Горобец.
– Я вас понимаю, Олег, – сказала Ангела Румкорф. – Просто вспомнила одну историю. О том, что Новый год не всегда бывает праздником. Точнее, бывает, но смертельно опасным.
– Это по нашей теме? – Олег весь подобрался. – Расскажете?
– Куда же я денусь…
«Приказываю. Оперативной мангруппе Особого взвода, в составе… выдвинуться в район п-ва Ямал по следующим координатам… для проведения поиска в рамках операции „Ледник“. Предполагаемый уровень угрозы – третий. Действовать по усмотрению, исходя из прилагающихся разведданных и обстановки на месте. Промежуточная база – Обдорск. Командир мангруппы – старшина Нефедов».
Новый год
– Степа-ан!
Голос слышался глухо, порывы метели временами относили его в сторону так, что он обрывался, будто срезанный ножом.
– Степа-ан! Нефе-едов!
Старшина рывком сел и пошарил рукой по вытертой до самой ости медвежьей шкуре. Пистолет… Здесь.
Сон уже ушел, вместе с ним затухло и воспоминание о голосе, выкрикивавшем его имя. В свете затухающих углей не было видно почти ничего. Рядом шумно вздохнул, завозился хозяин чума – откинул шкуры, потянулся, хрустнув суставами.
– Ань торово. Ты чего поднялся, вэйсако?
[25] – спросил Степан, натягивая унты. – Спи себе, да спи.
– Не… Сяй нгерть тара, ерво
[26], – отозвался тот и тяжело поднялся, стал раздувать костер, загремел жестяным чайником.
В чуме посветлело. Блики огня заплясали на провисших под тяжестью навалившего снаружи снега шкурах, высветили одежду, закопченные жерди, старую оленью упряжь, свисавшую с них. За неровным кругом, очерченным пламенем костерка, плясали тени, высвечивая бок маленькой железной печки, приклад старенького ружьишка, ворох сырой одежды. Бедно жил Хороля Вануйто, ничего не скажешь.
– Сте-епан!
– Стоп, – Нефедов, уже потянувшийся за мятой жестяной кружкой с дымящимся в ней черным как деготь чаем, напрягся и застыл, рука замерла неподвижно, – Слыхал?
– Слыхал, – отозвался Вануйто, – кричит кто-то.
Он нахмурился, потер широкое лицо, заросшее редкой щетиной, и потянулся за ружьем.
В один прыжок Нефедов оказался у полога чума, осторожно откинул его. В лицо старшине ударил снег, холодные хлопья враз залепили глаза, ручейки воды потекли по щекам.
– Тьфу, черт! – ругнулся он и толкнул ногой безмятежно спавшего рядом, в меховом мешке, солдата. – Богораз, вставай!
– А? – молодой парень открыл глаза и сонно огляделся вокруг. – Товарищ старшина? Что случилось?
– Что-то случилось, – отозвался Нефедов. Он уже стоял, надевая куртку и перехватывая ее в поясе широким ремнем. – Быстро подъем! Останешься здесь, смотри в оба. Я сейчас вернусь. Где Чернецов?
– В соседнем чуме спит, они там вместе с Матвеевым…
– Понятно, – сдвинув кобуру на живот и растегнув ее, старшина вышагнул за полог.
Вьюга ударила его, шатнула, словно проверяя на прочность, рванула за капюшон куртки. Но Степан крепко стоял на ногах, только чуть пригнулся и щитком ладони в перчатке заслонил глаза. Рукавицы были лучше, в них пальцы не мерзли – но стрелять в рукавицах было нельзя.
– Сте-е… – ветер принес совсем тихий голос. Тогда Нефедов выхватил из кобуры «парабеллум».
– Эй, кто там! Сюда ходи! Сюда ходи, слышишь! – заорал он что было сил. Потом три раза, через долгие промежутки, выстрелил в воздух. Опустил дымящийся пистолет и стал ждать, закрыв глаза, вслушиваясь в метель, поворачиваясь туда-сюда как волк – всем корпусом.
Где-то рядом хрустнул наст. Темное пятно пробивалось к чуму через снежные вихри. Нефедов присел на одно колено. В своей белой куртке он сливался со снегом, а крутящиеся вокруг вихри делали его и вовсе неразличимым. Пятно приблизилось вплотную. Старшина дождался, пока тяжело дышащий лыжник пройдет мимо, встал и аккуратно хлопнул его по плечу, второй рукой перехватывая приклад карабина. От неожиданности человек охнул и повернулся, наткнувшись всей грудью на ствол «парабеллума».
– Товарищ старшина…
– Трубников? – удивленно хмыкнув, Степан поставил пистолет на предохранитель. – Ты чего тут? Пойдем в чум. Богораз! Чернецова и Матвеева сюда, срочно!
