Я пробыл в квартире до второй половины дня, а потом написал Софии записку: «Спасибо за вчерашнее. Вечером снова приду, если можно. Не так поздно, как вчера». После некоторого колебания добавил: «Целую. Йон» – и положил записку на кухонный стол. Помыл тарелку, заправил кровать и вышел из квартиры.
* * *
Вылазка удалась. Я передвигался осторожными шагами и очень тревожился, когда был в доме, так что похватал вещи быстрее, чем обычно. Но в дверь никто не постучал, и, насколько я мог это знать, меня никто не видел. Хотя соседи и вели себя как сектанты, они еще не дошли до стадии паранойи. Я шел с улицы Лунтмакаргатан, неся четыре пакета из универсама, наполненных одеждой, туалетными принадлежностями, реквизитом и пластинками.
Постоял на пересечении улиц Туннельгатан и Свеавэген. Только в тот момент я осознал всю плачевность своего положения. Вот он я, нищий и бездомный, со своими пожитками, упакованными в четыре готовых лопнуть пакета. Я не хотел возвращаться в квартиру до того, как придет София. Хотел дать ей время прочесть записку, убедиться, что я ничего не украл и не разбил, и, возможно, начать по мне немного скучать. Или по крайней мере задуматься, куда я подевался.
В отсутствие лучших вариантов я поволок пакеты в сторону Городской библиотеки. Октябрьский ветер продувал одежду, и я вспомнил, о чем думал неделю назад. Отсутствие связей и смысла, фундаментальная немота бытия. Тогда я, по крайней мере, шел к себе домой, а теперь еще больше оторвался от всех связей. Меня могло унести как осенний листок, и никому бы не было никакого дела. Чертовы соседи. Чертовы свихнувшиеся соседи – скаутские вожаки.
Я довольно долго сидел в читальном зале, пытаясь отогреться, прежде чем прошелся по библиотеке и набрал себе стопку книг. «Мэлон умирает» Беккета, «Тошноту» Сартра и «Аутистов» Стига Ларссона. И еще несколько. Подборка кое-что говорит и о моем душевном состоянии, и о моих притязаниях. Уселся рядом с тем местом, где оставил пакеты, и начал читать «Мэлон умирает».
Эффект получился неожиданным. Я приготовился по уши погрузиться в дерьмо, но книга была такой забавной в своей мрачности, что я взбодрился. «Скоро, вопреки всему, я умру наконец совсем»
[18] Казалось, тон книги формирует возможное отношение к происходящему, и, к тому моменту, как библиотека закрылась, я прочитал книгу, но все равно взял ее вместе с другими, чтобы перечитать. Получился еще один полиэтиленовый пакет.
Позвонил Софии из телефонного автомата, и она уже без тени сомнения сказала, что я могу прийти. Устремился к станции метро Уденплатс сквозь пронизывающий ветер, и все казалось не таким уж и безнадежным.
В тот вечер мы серьезно поговорили. Я сказал: понимаю, все произошло слишком быстро, но есть вещи, которые я не могу контролировать, и так далее. Представил все так, будто соседи преследовали меня из-за того, что я жил в своем флигеле нелегально.
Вряд ли я убедил Софию, но она сказала, что я пока могу пожить у нее. Я предложил оплачивать часть квартплаты – не мог поступить по-другому, но, к счастью, Софии казалось, что это сделает все слишком формальным. Мы решили подождать, как все пойдет.
Наш разговор стал очень деловым, и даже захотелось пожать ей руку, когда мы поговорили. Но вместо этого мы поцеловались и все такое. Потом лежали в кровати, и я показывал Софии книги, которые взял в библиотеке. Она не читала ни одной из них и спросила, о чем они.
– Трудно описать, – сказал я.
– Но в них же есть какой-то сюжет?
– Нет, не совсем…
– Но что-то ведь там происходит?
– Не особо. В основном там… мысли. Настроение.
– Звучит не очень захватывающе.
– Ну да, не очень.
Трудно разобраться, почему ты влюбляешься в человека, и почти так же сложно понять, почему не влюбляешься, хотя стараешься. А я на самом деле старался. София казалась мне милой, я чувствовал себя с ней хорошо, мне нравилось жить в ее квартире, но не могу сказать, что в течение тех двух месяцев, что длилась наша связь, я был в нее влюблен.
Бывают какие-то мелочи, несходство в характерах, которые все вместе со временем превращаются в непреодолимую преграду, и ты понимаешь, что сблизиться у вас никогда не получится. По-настоящему сблизиться. Приведу пример.
София участвовала в деятельности Шведской социал-демократической молодежной лиги в Сундбюберге. Однажды вечером, уже после того, как я переехал к ней, она ходила на собрание, которое было посвящено примерно тому же, что и лекция в Образовательном союзе рабочих: социал-демократии перед выбором пути в будущее.
Вернулась в возбуждении. И доклад, и последовавшее за ним обсуждение ее захватили. Вкратце речь шла о том, что инвестиционные фонды трудящихся истощаются, что не соответствовало изначальной задумке Мейднера – о тех возможностях, которые заключены в совместном владении предприятиями, об общей ответственности, которая приводит к укреплению единства между людьми и в результате – к счастью. Прекрасный шанс, но уже почти упущенный.
– Но, – спросил я, – разве люди могут по-настоящему быть вместе?
– Что ты имеешь в виду? Конечно, можем. Мы же все вместе строим общество.
– Да, понятно, что можно вместе осуществлять какие-то проекты, но существует ли это единение на самом деле?
– Люди чувствуют единение, когда стремятся к общим целям.
– Но это же как футбольная команда. Все девяносто минут игроки стремятся к одному и тому же. Но когда игра заканчивается, все расходятся по своим делам.
– Не понимаю, к чему ты клонишь.
– Я сам не понимаю. Я просто имею в виду… что эта мечта о высшем единении – это просто картинка или символ. В жизни такого не бывает.
Глаза Софии сузились, она посмотрела на меня и спросила:
– А за кого ты голосовал на выборах?
– За социал-демократов. За вас.
– А почему?
Я пожал плечами:
– Мне буржуазные партии не нравятся.
Этот разговор хорошо показывает, как все происходило, когда мы говорили о политике или подобных вещах. Я и вправду думаю, что установки Софии были и здоровее, и рациональнее, чем мои, но я все равно не мог их принять, потому что был слишком сильно убежден в фундаментальной изолированности человека внутри собственной несчастной черепушки. Мы все стоим перед бездной, и стоим там одни. Может, это солипсизм, но именно так я воспринимал жизнь, и мое восприятие резко отличалось от восприятия Софии.
* * *
И все же мы старались. Обычно София рано утром ездила на свои занятия в Сольну
[19]. Я спал дольше, а когда просыпался, репетировал фокусы, читал газеты и книги и гулял по округе вокруг моста Транебергсбрун, пытаясь одновременно выяснить, что мне делать со своим будущим.
