Монтальбано присел на землю.
Тропка огибала озерцо, потом шла в гору, к двухэтажному домику. За домиком начинался лесок. Комиссар решил: раз уж забрался так далеко, стоит продолжить.
Слегка передохнув, он встал и направился к домику.
Подойдя ближе, он разглядел, что строение полуразрушено. Двери не было, как и ставен на соседнем с дверью окне. А на месте окна верхнего этажа зиял пустой прямоугольный проем.
Монтальбано зашел в дом.
Первый этаж не был разделен на комнаты. Справа – остатки кухни: выложенная из камней дровяная печь с двумя конфорками, рядом – каменный рукомойник, вмурованный в стену, около него – черепки от большого кувшина для воды. На полу валялись презервативы, шприцы и драный спальник. Мебели не было.
Слева шла на второй этаж деревянная лестница. Прежде чем ступить, Монтальбано проверил ее на прочность, ухватившись обеими руками и подергав. Дерево не выглядело ни трухлявым, ни изъеденным жуками. Комиссар полез наверх.
Комната наверху тоже оказалась совершенно пустой. И тут повсюду валялись презервативы и шприцы.
Он выскочил из лачуги, испугавшись, что, если еще немного задержится, по нему запрыгают блохи.
Постоял, любуясь озером. Вид, несомненно, прелестный, но никаких разгадок он здесь не нашел. Впрочем, его об этом предупредили.
Ни одна завеса не упадет,
И ответа ты не получишь.
И все же это не была пустая трата времени – он прогулялся по красивой местности, с пользой для здоровья. Ну, может быть, с относительной пользой: его все-таки укусила в руку блоха.
Обратный путь по склону в положении Пизанской башни изрядно его утомил, а шея, вспотевшая под тесным воротником, зудела.
Добравшись до площадки, где стояла машина, он сел в нее и решил сперва передохнуть, выкурить сигаретку. Стул у порога был пуст – наверно, старуха уже принялась стряпать вечернее угощение.
Наконец он завел мотор и двинулся в обратный путь.
По дороге в контору комиссар размышлял: результат, которого удалось добиться, не бог весть какой – однако в кромешной тьме, где он блуждал, это крошечное отверстие, размером не больше булавочной головки, пропускало слабый лучик света.
Он понял, что Виа дей Милле, дорога на Галлотту и окрестности самой Галлотты знакомы его сопернику и исхожены им. Комиссар был более чем уверен, что даже всеведущий Фацио не подозревал о существовании этого озерца цвета неба.
– Катарелла, звонки мне были?
– Никак нет, синьор комиссар, ни вам, ни кому еще.
Великий штиль продолжался. Он направился было в свой кабинет, но Катарелла его остановил:
– Синьор комиссар, вы мне не поможете?
– В чем?
– Кроссворд решаю.
– Что ты хотел узнать?
– Тут написано, они сражались с мышами. Слово из четырех буков. А у меня вышло «халы». Но я ни разу не видел, чтобы халы сражались, мыши ведь их мигом сгрызут.
– Это «Батрахомиомахия», – сказал комиссар.
Катарелла обомлел.
– Пресвятая Богородица, что за странные слова вы произносите, синьор комиссар!
– Да ты не пугайся. Слово, что ты ищешь, – жабы.
– Извиняйте, синьор комиссар, выходит, предсказатель погоды – это не ласточка?
– Нет, Катарелла, это барометр.
– Божечки, так и есть! Вот спасибо, синьор комиссар!
– Катарелла, ты случаем не знаешь про озерцо близ Галлотты?
– Никак нет, синьор комиссар, я-то на пихник все больше к морю люблю ездить.
– Пришли ко мне Фацио.
И опять стол завален бумагами на подпись! Должно быть, даже если все люди разом сгинут, еще много дней после этого бумаги будут загадочным образом скапливаться на рабочих столах по всему свету.
– Слушаю, комиссар.
– Фацио, ты знаешь одно крохотное озерцо в окрестностях Галлотты?
– Знаю, да.
Ответ застал комиссара врасплох. Он был более чем уверен, что Фацио ответит отрицательно.
– Ты что, ездишь туда на «пихник», как сказал бы Катарелла?
– Нет, комиссар, пикники я не люблю, но за пару лет до вашего приезда там было одно дело.
– Какое?
– У озера стоял домик, там жил крестьянин, вдовец, по имени, кажется, Паризи… Точно, Тано Паризи, и с ним жила дочь лет шестнадцати, красавица. И вдруг Тано пришел и заявил об исчезновении дочери – не припомню, как ее имя. Вот с тех самых пор про нее ни слуху ни духу.
– А расследование было?
– Еще бы! Я и сам участвовал. Тогдашний комиссар, Бонвичино, велел арестовать отца.
– За что?
– Ходили слухи, будто Тано, отец девушки, спал с ней. Сельский доктор не то чтобы ясно выразился, но дал понять комиссару Бонвичино, что та была беременна.
– А что, у нее не могло быть связи с другим мужчиной?
– Вот именно! Полгорода считали, что хоть отец с ней и спал, она сама встречалась с одним типом из Галлотты, и как раз он-то ее и обрюхатил, а девушка испугалась отцовского гнева и сиганула в озеро.
– А оно и правда глубокое?
– Очень глубокое, комиссар. Иногда приезжают геологи его изучать. Не могут объяснить.
– А название есть?
– У чего?
– У озера.
– Да, его называют озером Господа. Говорят, когда Бог натянул небесную ткань над сотворенным миром, у него остался лишний лоскут. Он оторвал его, скомкал, проделал пальцем дыру в земле, как раз в том месте, близ Галлотты, сунул туда лоскут небесной ткани, затолкал глубоко-глубоко и превратил в воду. Поэтому озеро такое глубокое и имеет такой цвет.
Значит, его соперник и легенду знает.
– А куда делся отец девушки?
– Оправдали за недостаточностью улик. Но те, кто считал его убийцей дочери, никак не могли угомониться и по ночам стреляли по его дому. Тогда Тано, испугавшись, что рано или поздно убьют и его, сменил место жительства. А почему вас заинтересовало озеро? Что-то случилось в лагере?
– В каком лагере?
– С некоторых пор в лесочке за домом разбили палаточный лагерь. Молодые иностранцы, натуристы – те, что разгуливают в чем мать родила. Иногда у них случаются разборки, могут в пылу и ножом пырнуть.
– Синьор комиссар, вас тут к телефону горничная ваша. Переключить?
– Аделина, как ты?
– Хорошо, синьор комиссар. Я хотела сказать, что завтра с утра к вам приду.
– Уверена?
– Да-да. Но вы уж, пожалуйста, окажите мне любезность. Вы только не подумайте, что я сую нос в ваши дела, но…
