– И какой он у тебя? Что это? Чего тебе не хватало?
– Я еще не знаю. Но думаю, что догадываюсь.
– А когда узнаешь точно?
– Скоро, наверное, – слабо улыбаюсь я. – Налей мне, пожалуйста, сок.
Кирилл наполняет наши стаканы и рюмки. Потом поднимает на меня глаза и спрашивает:
– У меня ничего не хочешь спросить?
– Почему ты ответил мне? То есть… Отреагировал на этот лайк? По мне, так это бред какой-то. За эти восемь лет у тебя, я уверена, столько всего было, что мое мизерное существование уже давно должно было перестать хоть как-то интересовать тебя.
– Мизерное?
– Мы не поддерживали связь, не были до этого хорошо знакомы. Ты не должен был вспомнить меня.
– Как и ты не должна была этого делать на протяжении всех этих лет, – поднимает он правую бровь. – Я не отвечаю взаимностью, когда девушки проявляют ко мне внимание. Мне это как-то не надо и я изменил себя в этом плане. Но твой лайк я не мог оставить без внимания. Ты ведь не писала мне, я сам это сделал. Потому что хотел. И я никогда не забывал тебя.
Кирилл выпивает рюмку коньяка, а я снова только половину. Ежусь так, что мурашки пробегают по рукам.
– Я не знаю, как это все назвать, – говорит Кирилл, опустив руки на край стола. – Не знаю, правда. Но я точно знаю, что меня тянет к тебе.
Я замечаю в его расслабленном взгляде отблеск отчаяния. Думаю, что сейчас, послушав меня и подумав над своими желаниями, где-то внутри себя Кирилл безнадежно мечется от одного к другому. Что это «одно», а что «другое» – я не знаю. Но могу догадываться, что обязанности и чувства стоят порознь друг от друга.
– Я по-своему счастлив. Да, не все идеально, но идеального ничего в этом мире нет. Были моменты, когда мы с Катей думали разойтись. Говорили об этом, обсуждали, а потом как-то все склеилось что ли. Потом я подумал, что нужно идти дальше и сделал предложение. Я не жалею об этом. Если на тот момент я так поступил, значит посчитал это нужным. Эти отношения выстраивались с трудом. Они до сих пор строятся.
Правда, я не знаю, что на такое можно ответить.
«Рада за вас».
«Ну, вы молодцы».
«Удачи вам».
– Тебе я хотел написать, и я написал. Я хотел увидеть тебя, и я увидел. И еще много чего такого, что я хочу с тобой.
Но.
Оно такое же ощутимое, как огромный гамбургер во рту. Не заметить его просто невозможно.
– Что ты почувствовала, когда увидела меня?
– Облегчение. Твой взгляд остался таким же, каким и был. Не изменился. Может, на других ты смотришь иначе, но когда ты взглянул на меня, я поняла, что ты все тот же парень из Шереметьево.
А еще, образно говоря, у меня сломались коленки. Не подогнулись, а сломались.
Мы молча смотрим друг на друга, и с каждой секундой я понимаю, что мне невыносимо сложно выдерживать это нависшее облако напряжения. Я слабо улыбаюсь и скрываюсь за дверью ванной комнаты. Снова упираюсь о нее затылком и спрашиваю себя, все ли я выяснила, что хотела?
Может, те грузовики мелькали только для того, чтобы я просто оказалась в это самое время именно здесь, в Перми? Чтобы услышала от парня, что отношения – тяжелый труд и задумалась над теми, которые у меня были? Которые, наверняка, тоже по-своему выстраивались, но моя же собственная неопределенность окончательно разрушила их. Я должна сожалеть о том, что случилось? Должна почувствовать свою ущербность и никчемность? Боже мой, да я и так это сполна ощущала и ощущаю по сей день! Ради этого я здесь?
Я убедилась, что Кирилл – реален. Да настолько, что ощущаю всем телом его мощную энергетику. Я не могу позволить себе перебить его во время разговора, не могу упрямиться. Я попыталась это сделать несколько часов назад, когда он отказывался садиться в такси, и у меня ничего не вышло. Это даже попыткой сложно назвать. Я убедилась, что есть в этом мире мужчина, который… Меня подавляет. И это не папа.
– У тебя все в порядке? – спрашивает Кирилл за дверью.
– Да, минутку.
Мое внезапное открытие обескураживает. И дело вовсе не в стеснении перед симпатичным парнем. Я и малознакомому могла нагрубить, если были на то причины.
Я ненавидела, когда Дима просил меня сообщать ему о моих передвижениях. Особенно сильно меня это достало, когда он был в армии.
Где?
С кем?
Во сколько вышла?
В какой магазин поедешь?
Зачем тебе туда?
Зачем тебе сюда?
Катя, говорила я себе, парень далеко от тебя. Ему ведь всякие мысли в голову лезут, не обращай внимания!
Но я обращала и не могла остановиться. Психовала, нервничала и оттого спала так хреново, что ненавидела весь мир.
Сама.
Я все сделаю сама.
Самой проще.
Сама знаю, куда идти.
Сама знаю, что делать.
«Катя, ты меня поняла?»
И я закивала. Молча закивала, потому что… Наверное, это нормально, когда парень хочет быть в курсе твоих передвижений. В этом нет ничего такого, что заставило бы меня злиться и психовать. Почему же раньше это вызывало такой всплеск негатива с моей стороны?
Расчесав волосы, я, наконец, выхожу из ванной комнаты. Застаю Кирилла на угловом кожаном диване. Так же как и днем, он подложил под спину подушки.
– Иди ко мне?
Я делаю один шаг, затем еще.
Еще.
Останавливаюсь у края дивана и медленно опускаю на прохладную поверхность колено.
О чем он думает, наблюдая за моими действиями? Почему смотрит на меня так, словно внутри его что-то ломает?
– Все хорошо? – спрашиваю я, положив на свои ноги подушку. Она скрывает тот открытый участок кожи, между теплыми гольфами и низом вязаной кофты. – Тебе плохо?
– Со мной все хорошо.
– Тебе идет черный. – Взглядом указываю на его футболку.
– Теперь это мой любимый цвет.
Мои губы задрожали. Я сжимаю челюсти, набираю носом воздух и судорожно выдыхаю.
Меня ломает.
Изнутри по мне проходится каток.
Глава 17
Нет, я этого не чувствовала прежде. Короткие спазмы в животе причиняют боль, но она настолько приятная и растекающаяся, что я хочу еще. Это получается само собой. Я просто поворачиваю голову влево, опускаю глаза и тут же встречаюсь взглядом с Кириллом – вспышка, спазм, боль и наслаждение.
– Сделать телевизор погромче? – спрашиваю я, демонстрируя глупое выражение лица. Мне кажется, что этому человеку известны все мои мысли, а вот мне его – непостижимы. – Нравится эта передача?
