– Как я уже сказала, – ответила Ианта, – я очень, очень хороша. И более того, у меня есть здравый смысл. Если вы видели залы испытаний, лабораторные журналы вам уже не понадобятся. По крайней мере, если вы лучший некромант, когда-либо рожденный в Третьем доме. Это же я, Корона? Детка, кончай плакать, у тебя голова разболится.
– Я пришел к тому же выводу, что и ты, – сказал Паламед холодным жестким голосом, – но я немедленно отбросил его. Он отвратителен и банален.
– Отвратительность и банальность – мои второе и третье имена, – сказала бледная близняшка. – Секстус, милый ты Шестой ханжа. Напряги свой большой красивый мозг. Это же не какие-то сложные вычисления. Десять тысяч лет назад у Царя неумирающего было шестнадцать помощников. Потом их стало восемь. Кто были рыцари ликторов? Куда они делись?
Паламед открыл рот, будто собираясь ответить на этот вопрос, но тут наткнулся на что-то на стене и замер. Гидеон никогда не видела его неподвижным. Он весь состоял из дерганых движений и нервных возгласов. Камилла следила за ним с подозрением. Одним пальцем он вел по краю черной буквы, а все остальное тело застыло. Он выглядел так, будто кто-то вдруг отключил подачу энергии. Теперь заговорил Сайлас:
– Все это никак не объясняет, почему ты убила Набериуса Терна.
Ианта уронила голову набок, как пьяная, чтобы посмотреть на Сайласа. Ее фиалковые глаза стали цвета сухих фиалок, губы приобрели цвет и мягкость камня.
– Тогда ты не слушал. Я не убивала Набериуса Терна. Я поглотила Набериуса Терна, – равнодушно сказала она, – я воткнула клинок ему в сердце, чтобы пригвоздить душу к месту. Потом я забрала ее в свое тело. Я ограбила саму смерть. Я выпила его бессмертную душу. А теперь я буду жечь его снова и снова, и он никогда не умрет по-настоящему. Я съела Набериуса Терна. Я теперь больше, чем сумма его души и моей.
Ее голова снова упала на грудь. Она то ли икнула, то ли всхлипнула, то ли засмеялась. Фигура ее стала туманной и расплывчатой, ее будто размывало по краям. У Гидеон и без того все волосы стояли дыбом, а теперь они, кажется, захотели вообще убежать.
Паламед заговорил – казалось, что до него примерно десять тысяч световых лет.
– Принцесса, что бы ты ни хотела сделать, ты этого не сделала.
– Правда? – спросила Ианта.
Она попыталась встать, но Гидеон не увидела ее движения. Ианта резко стала материальной, куда реальнее, чем вся комната, а все вокруг как-то выцвело. Она светилась изнутри, будто проглотила кучу лампочек.
– Ты даже сейчас это отрицаешь? – спросила она. – Господи, но это же логично. Даже рапиры… легкие клинки, такие легкие, что их может удержать любитель… некромант. Каждое испытание… слияние, управление, связывание, использование… использование кого? Ты вообще заметил, что ни одно из испытаний невозможно пройти в одиночку? Не заметил, а это самая главная подсказка. Мне пришлось разобраться, как все это устроено, просто глядя снаружи… в одиночку.
Сайлас обернулся и совершенно нормальным голосом поинтересовался у монотонно ноющей девушки:
– Принцесса Коронабет, она говорит правду? Ты пыталась в какой-то момент остановить ее? Ты как некромант поняла, что она хочет сделать?
– Бедняжка Корона! – сказала Ианта. – Не приставай к ней, мелкий позор человеческого рода. Что она могла сделать? Ты не знал, что у моей сестры есть маленький гадкий секрет? Все смотрят на нее и видят то, что хотят видеть. Красоту и силу. Великолепные волосы. Идеального потомка непобедимого Дома.
Кронпринцесса Иды никак не осознавала, что говорят с ней. Ее сестра продолжила:
– Все слепы. Корона? Прирожденный некромант? Да у нее не больше силы, чем у Бабса. Но папа хотел полный комплект. А мы не хотели, чтобы нас разделяли, так что мы начали врать. Мне приходилось быть двумя некромантами с шести лет. Это обостряет восприятие, поверьте. Нет, Корона никак не могла помешать мне стать ликтором.
Паламед невнятно сказал:
– Это не может быть правдой.
– Это правда, дурачок. Сам император помог с этим.
– Значит, это и есть ликторство, – сказал Сайлас тихо, почти сердито, как будто задумавшись. На мгновение Гидеон показалось, что она видела, как сглотнул Колум Эшт, что его зрачки чуть-чуть расширились.
– Вечно существовать с мертвецом… с невероятной силой внутри себя, с силой последней жертвы. Сделать себя гробницей.
– Ты же понимаешь? – спросила Ианта.
– Да, – ответил Сайлас.
Колум закрыл глаза и замер.
– Да, – повторил Сайлас, – я понимаю, что такое подверженность ошибкам… а это очень неприятная вещь. Я понимаю, что, если император, Царь неумирающий, сейчас явится и спросит, почему я не ликтор, я паду на колени и взмолюсь о прощении за то, что все мы провалили это испытание. Пусть меня по атому сожгут в самом тихом и темном месте в космосе, господи, князь милосердный, мог ли я когда-то подумать о том, чтобы предать связь, тобой же созданную между ним, мною и тобой.
Колум снова открыл глаза.
– Сайлас… – начал он.
– Когда-нибудь, Колум, я тебя прощу, – заявил его дядюшка, поджав губы, – за то, что ты подумал, будто я могу поддаться этому искушению. Ты мне веришь?
– Хотел бы верить, – нервно ответил племянник, глядя в никуда. Беспалая рука на щите дрогнула: – Видит бог, я хотел бы верить.
– Да брось, – презрительно сказала Ианта, – ты бы выпил его до дна, если бы думал, что это сохранит твою добродетель нетронутой. А это то же самое, только более человечное.
– Не смей больше со мной говорить, – ответил Сайлас, – я объявляю тебя еретичкой, Ианта Тридентариус, я приговариваю тебя к смерти. Рыцаря твоего больше нет, и ты должна выступить за него. Примирись со своим Домом и императором, потому что я клянусь Царем неумирающим, что ты больше не найдешь мира в этой жизни, ни на одной из планет, куда бы ты ни отправилась. Брат Эшт…
– Октакисерон, прекрати, – сказала Харроу, – сейчас не время.
– Я все здесь выжгу, Девятая, лишь бы Дома не узнали, как мы опозорились, – ответил Сайлас. Его рыцарь обнажил клинок и сжал щит мозолистыми пальцами. Он выступил вперед. На лице его было написано что-то, настолько похожее на облегчение, что Гидеон не совсем поняла, в чем дело.
– Колум из Восьмого дома. Не щадить, – велел адепт.
– Остановите его, кто-нибудь, – сказала Ианта, – Шестой, Девятая. Я не хочу, чтобы лилась кровь. Ну, чтобы она и дальше лилась.
– Октакисерон, ты дурак, что ли… – заговорила Харроу, а Камилла сказала:
– Все назад.
Но Колум Эшт не отступил. Он шел к Ианте, будто волк, загоняющий овцу. Двигался он невероятно быстро для такого большого и нелепого на вид человека, и он ударил с такой силой, что Ианта должна была отлететь к стене, как выброшенный сэндвич. Ударил он точно и сильно, он не медлил, рука у него не дрогнула и клинок тоже не дрогнул.
