– Десять в минус четвертой, – произнес кто-то. – Просто не верится.
Десять тысяч секунд – примерно три часа – требовалось теперь для моделирования одной секунды в Битмире. Система была перегружена.
– Но ведь все работает, да? – спросила Ева.
– Идеально.
Говорящий имел в виду, что процессы в Битмире никак замедления не ощутили. Течение времени, испытываемые квалиа – все оставалось тем же.
И какие же это были квалиа! Зула подошла еще ближе. Каждый волосок на голове Меркурия был теперь отрисован графическими алгоритмами, у которых внезапно оказалась куча времени. Солнце не просто отражалось от каждого волоса, но и дробилось на нем, так что он сиял и лучился. Зрачки влажно поблескивали, и Зула видела, что Меркурий сейчас заплачет. Слеза повисла в уголке его левого глаза, и в ней отражался мир.
Он был прекрасен. Все там было прекрасно.
– Хочется отправиться туда, не так ли? – произнес рядом мужской голос.
Зула обернулась, увидела пожилого сотрудника, который раньше пошутил про перезагрузку, и узнала Еноха Роота.
– Вы правда сейчас спросили меня, хочу ли я умереть? – парировала она.
Он скроил кислую мину и не ответил. Как будто Зула поймала его на чем-то не совсем хорошем.
– Может, вы туда отправитесь, – предложила она, – и пришлете мне весточку из следующего мира?
– У меня все еще есть обязательства перед предыдущим, – ответил он.
– Так это происходило раньше? – спросила Зула.
Она пошла к визуализации Ландшафта-2, где Додж – Ждод – ВоЖд, как ни называй, стоял, раскинув крылья, на вершине своей темной башни.
– Возможно, не это, – сказал Енох, подходя к ней, – но…
– Вы понимаете, о чем я.
– Да, – признал он.
– Десять в минус пятой! – крикнул Стопроц. Он говорил чуть рассеянно, так заворожила его внешность Доджа.
– Это все из-за того, что происходит в улье, – подтвердила Ева. Она, видимо, посмотрела какую-то статистику. – Процессы выходят из ячеек на волю – в мир, как личинки из коконов. Впервые видят Ландшафт, думают, взаимодействуют. Это как если бы мы каждую секунду загружали тысячи новых процессов. И дальше будет только хуже.
– Десять в минус шестой.
– Что мы будем делать с такой уймой свободного времени? – пошутил кто-то.
– Рассматривать, по сути, стоп-кадры, – догадалась Ева. – Типа как иллюстрации в старых бумажных книгах.
Зула подошла ближе к визуализации Ландшафта-2 и убедилась, что графика Доджа тоже доведена до совершенства. Его лицо не было в точности лицом Ричарда Фортраста, но выражения совпадали с теми, что она помнила. Он пристально смотрел на свою ладонь, в которой лежала крохотная вспышка сложно структурированного света. Зуле почудилось, что внутри света можно различить зарождающуюся человеческую фигуру.
– Я поняла про скорость света! – выпалила Зула.
Изумленные лица повернулись к ней и тут же отвернулись. Сто лет назад кто-нибудь клюнул бы на эту удочку. Теперь все были слишком робкие. А может, решили, что Зула все-таки выжила из ума.
Кроме Еноха.
– Объясните, – сказал он. – Мне всегда хотелось понять.
– С детства я слышала, что, по словам физиков, ничто не может двигаться быстрее света. А иначе вселенная бы рассыпалась. Это как-то связано с причинностью.
– Нельзя иметь следствие раньше, чем подоспела причина, – кивнул Енох. – А причины путешествуют с конечной скоростью.
– Мне такие объяснения казались невнятными. Как будто это произвольные правила, навязанные извне.
Енох по-прежнему улыбался и кивал.
Зула продолжала:
– Но именно это мы делаем сейчас с Битмиром! Мы говорим, что по правилам моделирования все, абсолютно все должно идти в ногу. Как бы нам ни хотелось знать, что будет дальше – например, выкатится ли слеза у Меркурия из глаза, – мы этого не можем. Не можем добавить маны и ускорить одну часть модели, потому что она убежит от других частей и мир рассыплется.
– А этого мы допустить не можем, верно?
– Да, Енох! Не можем.
Енох смотрел на застывшего бога.
– Ничто не изменится еще очень долго, – сказал он, – именно по упомянутой причине. Присутствующие здесь молодые люди, вероятно, потратят следующие десять лет жизни, управляя системами на орбите, которые сгенерируют следующие несколько мгновений в Битмире. Но знаете что?
– Не знаю. Что?
Енох развернулся, так чтобы оказаться подле нее, и со старомодной учтивостью согнул руку в локте. Зула очень осторожно, чтобы не ткнуть Еноха экзоскелетом, оперлась на его руку.
– Снаружи, – проговорил Енох тихо, чтобы слышала только она, – солнце вот-вот выйдет из-за холма.
– Мы пробыли здесь всю ночь?
– Мы пробыли здесь всю ночь, – подтвердил он. – И не знаю, как вы, а я бы не отказался размять ноги и глотнуть свежего воздуха.
Не сговариваясь, они пошли в сторону вершины Капитолийского холма, где Зула жила последние несколько лет. Она перебралась сюда, когда плавучий дом ей надоел. Весь его смысл был в том, чтобы не спускаться с горы и не подниматься в гору по пути на работу и обратно после того, как она повредила колени. Однако современный Фрэнк легко справлялся с подъемами и спусками, а Зуле хотелось жить в доме с хорошим видом из окон. Так что она перебралась в старый особняк на вершине холма, выстроенный в начале тысяча девятисотых для семьи с десятью детьми и кучей слуг. Он пустовал уже довольно давно. Зула купила дома справа и слева от него, снесла и устроила на их месте сады. Ей нравилось держать там живность, так что теперь у нее была тщательно поддерживаемая экосистема из кур, павлинов, коз, альпак и двух больших добродушных псов. Ухаживали за ними двое молодых людей, гостившие у нее последние несколько месяцев. Как их зовут, Зула позабыла. Сейчас мало кто заводил детей, так что их родители наверняка были из тех, кого раньше называли хиппи или, по крайней мере, творческие личности. Животных ребята любили, занимались ими с удовольствием, а других дел у них все равно не было.
Они шли в гору, и Зуле вдруг показалось, будто у нее что-то со зрением. Очертания предметов сделались расплывчатыми, вдали ничего видно не было. Она глубоко вдохнула. Одно легкое у нее было свое, другое какое-то время назад вышло из строя, и его заменили новеньким, отпечатанным на 3D-принтере. Так или иначе, вбирая воздух в старое и новое легкие, Зула почувствовала, что он тяжелый и влажный. Они были на той высоте, где от холода сгустился туман. Или, если сказать иначе, они с Енохом в самом буквальном и техническом смысле достигли облачных высей.
Стояла поздняя осень. Последние листья еще трепетали на ветках, гораздо больше лежало на земле, но всякий цвет из них ушел, если не считать цветом темно-бурый. Отсутствие листьев привлекало внимание к самим деревьям. Они безудержно разрослись. Посаженные лет двести назад, сразу как построили дома, эти деревья стали проблемой уже к тому времени, когда молодая Зула перебралась в Сиэтл. Корни ломали асфальт, корежили старые кирпичные мостовые. В сильный ветер падали сучья. Ветки мешали городским коммуникациям. Команды арбористов на деньги налогоплательщиков выпиливали в кронах прямоугольные дырки для проводов. Дорожные рабочие чинили покрытие улиц.
