— Противозачаточный.
Ну гад!
Меня отпустили, и я пошла по коридору, рассчитывая дождаться Громова у лаборатории и высказать все, что о нем думаю, но вместо этого влетела внутрь на мучительные крики босса.
Тот сидел на кушетке схватившись за голову и кричал, посылая попутно всех грёбаных врачей в непроходимые дебри. Часть датчиков безжизненно свисало на проводах, часть еще цеплялась за голову Громова, но я неслась к нему, забывая, что минуту назад хотела послать его в те же дебри.
Врач вышел мне наперерез, требуя покинуть лабораторию, босс орал, чтобы я подошла и помогла, кто-то из лаборантов пытались закрепить датчики на голове Громова. В результате Громов просто сорвал остальные датчики, встал, шатаясь, дошел до меня и обнял, приказывая говорить-говорить-говорить.
Врач оставил нас, махнув рукой, а мы с боссом сидели в коридоре, пока я ему рассказывала рецепт мамкиных соленых огурчиков. Малосольных и хрустящих до самой весны.
— Вкусно, — выдохнул босс. — Поехали домой. Запись нихрена не работает.
Разговор с Громовым пришлось отложить, он был не в том состоянии, чтобы постоять за себя. В доме почти сразу свалил в спальню и забрал меня с собой, хотя я бы с удовольствием наведалась к холодильнику.
— Как хотела меня мать
За четвёртого отдать,
А четвёртый ни живой, ни мёртвый,
Ох, не отдай меня мать.
— Как хотела меня мать
Да за пятого отдать,
А тот пятый пьяница проклятый,
Ох, не отдай меня мать.
Громов уснул, наконец-то прекращая стонать, а я поспешила завтракать и обедать, сдерживая позывы желудка. Потом закрылась в комнате, выбранной мной для проживания и уснула.
Просыпалась от жарких требовательных поцелуев. Настойчивые губы теребили мои, спускались по щеке к шее, выписывая там влажные круги, потом переходили ниже, заставляя меня выгибаться, чтобы усилить ощущение на сосках и груди.
Я тихо застонала, чувствуя давление между ног и приятную тяжесть мужского тела. И снова бесконечно желанная атака на губы, жадные касания рук на моих бедрах и освобождающее проникновение члена внутрь.
Не открывая глаза, я отдавалась натиску Громова, вновь переживая улетные эмоции. Ну почему? Почему мужчина, от которого стонет мое сердце, поет мое тело, не может быть просто моим без всяких усложняющих обстоятельств?
— Арина, — прохрипел Громов, запуская во мне своими движениями детонатор.
Я вскрикнула и выгнулась, сотрясаясь под его большим горячим телом. Босс на секунду замедлился, давая мне отдышатся от острого кайфа, и задвигался в убыстренном темпе.
Снова подхватила волна, откидывая меня еще дальше и выше. Я кричала, задыхалась и тянулась к нему, моему темному, порочному мужчине, который рычал, сливаясь с моим телом, собственнически обвивая меня руками, оставляя клеймо грубого поцелуя на шее.
Еще минут пятнадцать мы приходили в себя, лениво касаясь друг друга в остаточной ласке.
— Как твоя голова? — спросила я.
— Ты переезжаешь ко мне, — безапелляционный ответ.
— Чувствую, прошла. А теперь поговорим, Андрей Павлович.
Разговор Громову не понравился. Мне было неловко разговаривать с обнаженным мужчиной, развалившимся в моей постели, но откладывать после его ультиматума жить с ним на постоянной основе тоже не могла.
— Что тебя смущает?
— Смущает, что ты используешь меня, — проворчала я. — И если бы только по служебным обязанностям, я бы промолчала. Но ты лезешь в мою личную жизнь!
— Ты против? — удивился Громов. — Думал, тебе нравится, когда я лезу в тебя.
Босс стремительно протянул ко мне руку и ущипнул за сосок. Я вскрикнула, подтянула одеяло и прикрылась.
— Андрей, ты вообще не умеешь разграничивать личное и рабочее?
— А ты умеешь?
— Конечно! Я никогда бы не стала пользоваться твоим служебным положением, чтобы что-то получить.
Громов задумался, но по его виду я поняла, что думает он вовсе не о своих поступках.
— А если я не против?
— Тогда я все равно сначала спрошу твоего мнения, прежде чем вести к гинекологу и ставить укол.
— Укол? Я не просил их делать тебе уколы.
— Как? А зачем тогда… А что ты просил?
— Проверить твое здоровье и позаботиться о контрацепции.
От злости на эту простоту я шлепнула его по бедру, он засмеялся, перехватил мое запястье и поцеловал с внутренней стороны.
— А свое здоровье ты проверить не хочешь?
— Зачем? — Громов нагло улыбался, притягивая меня к себе. — Я все разделю с тобой. Если у тебя что-то обнаружат — лечиться будем вместе. Все твоё — моё.
— А все твоё — моё? — подхватила я, прекрасно понимая, чем кончится наше сближение.
Босс хохотнул:
— Не так быстро, Арина.
— Но ты мне должен, — упрямо пробормотала я, наставляя на него палец.
Громов не отказался, он же сам сказал, что я могу пользоваться своим положением. Значит, буду, пока у меня это положение есть.
Я отдавалась нескромным ласкам босса, который похоже решил все предстоящие выходные не вылезать из постели. И не сказать, что я была против. По тому, как внутри меня начинали скручиваться жгуты от одного его темного взгляда, как сердце обрывалась, посылая волны блаженства по телу, как охватывала дрожь предвкушения, я была очень даже за.
Мне очень нравился такой Громов, не босс, не громовержец, не поверженный болью бог, а нормальный, местами озабоченный мной мужчина, который не упускал момента, чтобы коснуться меня, погладить, прижать к себе, поцеловать, взять за кисть и приложить ладонь к выпирающей ширинке, чтобы я ни на минуту не забывала, что Громов меня хочет, но вынужден терпеть, кормить, отпускать в туалет и освежать в душе.
Иногда мы спали, но очень короткими промежутками. У меня вообще создавалось впечатление, что Андрей сидел на жесткой диете, а тут сорвался. Не знаю, таким же пылким он был на яхте или нет, но Маринка должна была его запомнить.
Что-то она говорила про последнего, что он лучший, нежный, чуткий любовник. Это так похоже на Громова, что сердце тоскливо сжималось. А баночка с его волосами все еще лежала в кармане куртки.
Меня метало в решении дать или не дать Маринке волосы Громова. Готова ли я прекратить наши отношения?
— О чем задумалась?
— О работе…
— Знаешь, я тоже. Сейчас могу годовой отчет разложить и план на следующий год накидать. Поехали в офис?
— Сейчас? Ты серьезно?
— Абсолютно. Возьму свою машину. Давно не выкатывал, соскучился.
