— Мне от этой мысли на душе тепло, — призналась я.
— Он вред тебе причинил, сновидец этот?
— Испугал только. Не знаю, как бежать удалось. Пробудилась в дортуаре, вещи собрала и в церковь школьную отправилась. Там четыре дня и три ночи сидела без сна, пока папенька не приехал. А потом чародей Ансельмус сказал, что я для сновидцев как маяк во тьме сияю, и наложил на меня запирающий аркан. Но сновидчество ведь не от силы чародейской происходит, оно от нее только питается. И тогда появилась Маняша, ведьма, которая каждую ночь принялась сны мои забирать, потому что ведьмы забирать мастерицы.
— Ты сновидица? — уточнил Зорин, будто делая пометки в блокноте. — И покойников не боишься?
— Я ничего не боюсь, только батюшку подвести опасаюсь.
— Понятно. — Он покачался в кресле, поскрипел. — Эта часть истории сложилась без зазоров. Приступай ко второй. Князь Кошкин?
Я вздохнула:
— За горами житье стало привольное. Маняша меня опекала. Мы жили в глуши, на лесной заимке, чисто отшельницы. Книги батюшка присылал в несколько месяцев раз, так что скучно не было. Но, ежели по чести, иногда скучала, особенно когда Маняша в сердитом настроении пребывала. По округе я повадилась шастать. Ну однажды наткнулась на настоящего отшельника, святого старца Онуфрия. Хороший дед, душевный, разговорил он меня однажды, а выслушав, сказал, что есть один способ моей беде помочь, что про тот способ в древних писаниях вычитал. «Надо тебе, Серафима-дитя, пред алтарем с царедворцем сочетаться, да не с простым, а тем, чья душа во служение императору положена». То есть, понимаешь, слова «аффирмация» старец Онуфрий не ведал, это я уже потом, через день, в книжках своих покопавшись, название ему принесла. Старец обещал, что в момент венчания моя магия потечет к супругу, а от него — к его величеству и там упадет каплей в море, потому что у Берендия Четырнадцатого ее и без того видимо-невидимо. А без силы, питающей дар, от сновидчества моего безумия не произойдет, разве что кошмаром каким с благоверным поделюсь, и то если на одной подушке спать будем.
— Ты с отцом советовалась?
— Старец не велел, сказал, что во всем свете только несколько человек осведомлены про эти тонкости, а распространять их дальше для отечества опасно. Ну как лиходеи чужеземные прознают да вздумают на его величество через приближенных воздействовать? Ну и батюшке сюрприз хотелось сделать. Против зятя роду княжеского он не возражал, когда я намекнула, что замуж захотелось.
— Можешь этого отшельника показать? — вдруг спросил Зорин.
Я кивнула, в сфере возник бородатый старец в клобуке.
— Так-так-так…
— Чего «такаешь»?
— Не важно. — Иван потянул меня за руку и пересадил из кресла к себе на колени. — Все-таки ты немножко блаженная, Серафима. Буди меня, время до утра можно с пользой провести.
И жарким поцелуем намекнул, какого рода польза имеется в виду.
— Погоди. — Я отстранилась. — Ежели ты старца Онуфрия подозреваешь, он абсолютно точно ни при чем. Не готовил он покушений на венценосную особу, ему знать, что его величество моей силы не сдюжит, было неоткуда. И малахит… Иван, вы там в своем сыске чисто дети. Добыча минеральная отдельными старателями ведется, за лицензии никто сражаться не будет, это мелко для солидного предпринимателя.
— Серафима! — Его строгий тон не вязался с фривольностью позы. — Поясни!
— Ты из вас троих самый красивый, — пояснила я. — Ни Семен Аристархович Крестовский, ни Эльдар, не знаю как по батюшке, Мамаев, мне по сердцу не пришлись.
— Давидович, — пробормотал Иван. — Эльдар Давидович. Но тебя там не могло быть, когда я с друзьями связывался. Я защиту на все входы-выходы наложил.
— Ледяную такую? Я ее расколотила, Гавр даже испугаться не успел. — Ошеломление на лице Ивана нравилось мне чрезвычайно. — Иванушка ты, дурачок. Думаешь, отчего сновидческие практики в отечестве запрещены? Оттого, что мы внутрь любого чародейского пространства пробираться способны, потому что оно со снами сходство имеет. А ежели сможем и в реальное место забрести, тут нас, наверное, на всем белом свете запретят.
Зорин смотрел на меня своими разноцветными глазами, молчал, и расшифровать его молчание у меня не получалось. «Просыпаться пора, — решила я. — Мне еще продолжение ночи обещали, а я обещание стребую, так не оставлю».
Чародей не шевелился, я заметила, что он и не моргает даже. Мне стало трудно дышать, сдавило плечи. Я попыталась позвать Ивана, но лишь хрипло закашлялась.
От кашля проснулась. Перед глазами темнота, в носу пыль, тело сжато со всех сторон, ритмичные покачивания.
Меня предположительно несут, как тюк в пыльной обмотке. Живот встретился с чем-то твердым, покачивания стали резче.
Перекинули через седло, теперь везут.
Я попыталась задремать, чтоб через сон позвать Зорина, но от духоты и тряски ничего не получилось. Покричала: «Помогите!», с тем же эффектом.
Босые пятки овевало холодным ветром и окропляло холодным дождем. Холодно!
Я чихнула, от чиха вдохнула пыль, закашлялась, чихнула…
Кто бы меня ни похитил, клянусь, мало ему не покажется. Не будь я папина дочка Серафима Абызова!
Меня сняли с седла, две пары рук понесли, судя по движениям, вверх по лестнице. Пяткам стало теплее, вдалеке музицировали на фортепьяно, где-то заливисто хохотала женщина, хлопнула дверь.
— Подготовьте вашу госпожу, — властно проговорил незнакомый мужской голос.
Меня поставили, опять хлопнула дверь.
— Барышня!
Рывок, падение, я лежала на своем прикроватном коврике отнюдь не в своей спальне. Из моего тут были еще обе Марты и сонный кот Гавр, не спящий, а, напротив, пытающийся снять зубами перевязку со спины.
— Пылищу развели, — накинулась я на горничных, потому что не выплеснуть хоть на кого-то раздражения не могла. — Чуть не задохнулась, пока меня сюда тащили! Так-то вы прибираетесь?
— Это не наш коврик! — всплеснула пухлыми руками девица Фюллиг. — Христом-Богом, барышня!
— У нашего розы песочного оттенку, а эти шафранные, — поддержала товарку девица Царт.
Значит, заворачивали меня в зоринский ковер. Это у него плохо прибираются, не у меня. Какое, пропади оно пропадом, облегчение!
— Авр-р-р, — велел Гавр, и я послушно взяла его на руки.
— Тебя то за какие грехи? И, главное, кто?
— Ав-р, — пожаловался страдалец.
— Марта?
— Не знаем, барышня. За полночь уже было, влезли в окно четверо…
— В черных масках…
— С кинжалами…
— Да хоть с катапультами, — перебила я начинающуюся групповую истерику. — И хоть семь десятков. Залезли, а вы чего?
— А мы ничего, ну то есть ничегошеньки не успели. — Марта-худышка нервно всхлипнула. — Кляп в рот, лезвие к шее. Где барышня, спрашивают. Я говорю…
