– Отпусти, сука! Опусти меня! – хрипел он из-за того, что пиджак сдавил ему горло.
Наконец он высвободился и отпрыгнул к противоположной стене. Немного отдышавшись и прокашлявшись, он закричал:
– Охрана!!! Охрану сюда, живо!!!
Я быстро вернулся в центр камеры, не выпуская из рук свой трофей, и начал шарить по карманам в надежде найти ключи, но их там не было. Тогда я швырнул пиджак под кровать. В коридоре послышались быстрые шаги.
Нужно было скорее что-то решать. От волнения перед глазами летали черные точки, мысли путались, не желая собираться хоть в какой-то незначительный план действий; от безысходности я снова начал отламывать ножку от кровати. Упираясь ногой и дергая изо всех сил, я чувствовал, что она вот-вот поддастся, и она поддалась, но было слишком поздно.
В камере уже находились трое, и один из них ударом заставил меня упасть на колени. Раз за разом штыри опускались на мое тело, причиняя мне сильную боль, которую я не знал до этого дня. Меня никогда раньше не лупили железом, я вспомнил, как отец порол меня ремнем, вспомнил школьные драки, даже как однажды упал зимой на бетонную лестницу, но ничто из этого никогда не сравнится с тем, что я чувствовал сегодня. Я не кричал, лишь иногда взвывал от боли и громко выпускал воздух, когда было особенно больно. Все это происходило не больше тридцати секунд, но это была целая вечность. Нет, мне не переломали ноги и руки, то же самое с ребрами, ну разве что одно, потому как дышать мне после этого было очень неприятно. Они не стали запихивать мне в уши раскаленный металл, а все потому, что раздался голос заместителя тюрьмы:
– Хватит! Достаточно ему на сегодня!
Я лежал на полу в позе эмбриона, с закрытыми глазами, боясь пошевелиться. Во рту накопилось немало крови, которая уже выливалась наружу.
Камера закрылась, и звук шагов постепенно начал отдаляться.
Я плакал от боли, от ощущения полного бессилия, от страха. Слезы немного остужали раскаленное от поднявшейся температуры тело; отчасти помогал и холодный пол, которого я касался щекой. Проплакавшись, я потер глаза и попробовал подняться. Это было непросто. За последние сутки меня били больше, чем за всю жизнь. Внутри все сжималось, кровь не переставала идти – кажется, они все-таки отбили мне пару органов. Взобравшись на кровать, которая под моим весом накренилась на угол, где была отломлена ножка, я схватился за голову и упер локти в колени.
«Интересно, сколько у меня времени после того, что я сделал? Как скоро они придут сюда с раскаленным железом, или тупым лезвием, или бог его знает с каким орудием пыток и начнут кромсать меня и прижигать мне органы? Зачем я схватил его? Тупой идиот, теперь у меня нет ни одного шанса выбраться отсюда».
Проклиная себя за несдержанность, я впивался ногтями в кожу головы, которая гудела от боли.
В коридоре раздался звонок. Чертов аппарат гремел громче обычного, как мне казалось. Противный звук отражался от стен коридора, разлетался по всем его углам – должно быть, звонили из ада, – и никто не спешил брать трубку, а затем он умолк.
Снова кто-то ошибся номером, меня это не волновало. Я смотрел на серый бетон, на валявшийся неподалеку кусок кровати, на торчащий из-под нее рукав. Пиджак – они не забрали его, конечно, им не до этого было, ведь куда важнее навалять мне.
Я потянул за ткань и вытащил из-под кровати то, что недавно со злостью туда запулил. Это был пиджак с двумя широкими карманами по бокам и небольшим нагрудным. Я ничего не смыслил в шерсти и моде костюмов, так как последний раз надевал что-то подобное на выпускном в училище.
От моего прерывистого дыхания кровь разлеталась брызгами, пачкая пиджак. Еще раз пошарив по карманам, я вытащил носовой платок, карандаш и пухлый блокнот в кожаном переплете размером с пачку сигарет. Приложив платок к «прохудившемуся» носу, я открыл блокнот. Желтые страницы были плотно исписаны латинскими буквами, педантично выведенными под один размер. Стояли они равноудаленно друг от друга и имели практически идеальные линии и изгибы; иногда возле них встречались цифры.
Понять что-либо из написанного было нереально, как ни старайся.
«А это я уже где-то видел», – я копался в памяти гудевшей от боли головы, и тут перед глазами возникла дверь. Обратная сторона полотна, та, что встречает выходивших из тюрьмы. Текст был один в один, но он по-прежнему ничего не значил. Я попытался найти расшифровку, листая дальше, но ничего.
Я захлопнул блокнот, засунув его в задний карман штанов, а затем завалился на бок.
Через какое-то время в коридоре снова раздался звонок. На том конце провода был кто-то очень настойчивый, так как звонили минут пять. Я не обращал внимания; было слишком много того, о чем нужно подумать. Тело лихорадило, как стиральную машину на легком отжиме, голова раскалилась так, что на ней можно было приготовить глазунью. Меня тошнило, я чувствовал, что сердце бьется как-то странно, становилось тяжело дышать.
«Так вот как все закончится? Прямо тут? Никаких седых волос, пенсии в три копейки, детей, внуков по субботам? Мы, конечно, не планировали детей прямо сейчас, но мне всегда казалось, что этот «счастливый день» не за горами. Вот встану на ноги, купим двушку, буду ездить на новенькой Kia, и тогда… Зачем я такой Алине? Уже лет пять, как дурак, скитаюсь по всем этим стройкам, гаражам, тюрьмам. Вечное «скоро все наладится», «кажется, у меня наклевывается хороший заказ», «ну и ладно, подумаешь, как будто раньше не справлялись».
От всех этих мыслей становилось только хуже. Я и сам не заметил, как меня вырубило. Но поспать мне не удалось, в коридоре снова зазвонил проклятый телефон.
– Алло, – раздался незнакомый мне голос.
Я открыл глаза. В этой беспощадной тишине сложно не услышать даже собственное дыхание, не то что чьи-то шаги. Если кто-то ходил на цыпочках, но я готов поклясться, что никто не приближался к аппарату. Откуда тогда взялось это «алло»?
– Да, седьмая камера, хо-ро-шо. – Мне показалось, что говорил ребенок. Уж больно тонкий был голосок, но это невозможно.
Кряхтя от боли, как старый дед, я сменил горизонтальное положение на сидячее и попытался встать. Стены вдруг поплыли, смешались в однородную серую массу без граней; я протер глаза, но ничего не изменилось. Послышался звук открывающегося замка, я снова посмотрел в сторону выхода, картинка восстановилась, мир имел очертания, и кто-то открыл калитку. Собравшись с силами и превозмогая дикую боль, я все-таки встал на ноги и сделал первый шаг в сторону выхода. Все вокруг задергалось, затряслось.
«Что, что такое?»
Потолок, стены, пол замигали, они то обесцвечивались, то снова обретали свои депрессивные краски, то становились кислотно-яркими.
Кажется, я сходил с ума. В коридоре повесили трубку. Я посмотрел в сторону решетки, она была так далеко, словно камеру вытянули метров на пятьдесят.
Прямо за открытой дверью кто-то стоял, черный силуэт, напоминающий человеческую тень. Он смотрел на меня, молча призывал к себе, и я, завороженный, двинулся в его сторону.
