Судя по звуку, вагонетка будет здесь через минуту, а значит, нужно что-то решать, и я почти бросился бежать.
«Наверняка я успею вернуться к распутью и снова спрятаться там».
Но стоило мне подняться и взглянуть на дверь, в голове зародилась мысль: «Слова и цифры, сплошные слова и цифры».
Тогда я быстро вытащил блокнот из заднего кармана и, судорожно перелистывая страницы, начал искать слово, похожее на то, что было на табличке.
«Вот оно!» – я не верил собственным глазам. А рядом – пять цифр, выстроенных в нужном порядке для их нажатия.
Ту-дук-тук-тук-ту-дук-тук-тук – доносилось все громче; этот звук уже успел превратиться в мою личную фобию.
Сработает или нет – я мог лишь догадываться, но на размышления не было времени, и пальцы начали проверять догадку. Окаменевшие цифры не хотели вдавливаться. Время и сырость сделали свое дело, металл так сильно окислился и проржавел, что, как я ни старался, ничего не выходило.
Глазами я искал что-нибудь, что могло мне помочь вдавить эти проклятые кнопки, но ничего подходящего не находил. Тогда я вспомнил про металлическую ручку, которую оторвал от двери. Я начал колотить ею, как отбойным молотком, часто не попадая. Неохотно, словно делая мне одолжение, цифры одна за другой зашли внутрь. Времени было в обрез, еще несколько секунд, и вагонетка появится из-за угла, и меня сразу будет видно. Оставалась всего одна кнопка, я не успевал. Тогда, не придумав ничего лучше, я со всей силы ударил ручкой по лампе. Раздался треск, стекло осыпалось, немного задев кожу, но это сработало. Вагонетка выехала из-за угла, ее было слышно, но не видно. Она была где-то в темноте, как и я. Мне хватило времени, чтобы вжать последнюю кнопку, и, к удивлению, все сработало. Дверь поддалась, я молнией залетел внутрь, закрыв ее за собой. Внутри, как ни странно, горел свет.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы восстановить дыхание. В нос бил стойкий запах плесени и прелой бумаги. Свет фосфорного оттенка исходил непонятно откуда – все вокруг, включая воздух, словно был пропитано этим сиянием.
Помещение напоминало картотеку или архив. Стеллажи из массивных досок упирались в потолок и стояли рядами, разделенные узкими проходами. На каждой полке под слоем сантиметровой пыли лежали тома с толстыми переплетами. Я шагнул вперед, чтобы осмотреться, при этом стараясь ничего не касаться. Книги мирно дремали под плотными одеялами из пыли. Кажется, они не желали того, чтобы кто-то нарушал их сон.
Когда я подошел поближе, то заметил поразительную, будоражащую кровь странность. Свет исходил от самих книг.
«Радиация? – это первое, что пришло в голову. Но я быстро отмахнулся от этой мысли: – Откуда ей здесь взяться?»
Призрачное сияние было неярким. Но его источала каждая книга, и этого хватало, чтобы осветить все помещение. Я не мог удержаться и взял одну из них в руки. Книга напоминала фолиант, такой же древний, как и дверь на входе, только без вычурной отделки. Смахнув слой пыли, я увидел название тома. Оно состояло всего из одной буквы, красиво выведенной угольно-черными чернилами. Я решил заглянуть внутрь, но стоило мне поднять переплет, как он тут же отвалился от корешка книги и упал на полку. Пыльное одеяло осыпалось и разлетелось, забившись в глаза, нос и рот. Я чихнул, прикрывшись футболкой.
Книга оказалась списком фамилий и имен, выведенных машинописным шрифтом. Все они начинались с той буквы, которая была написана на обложке. Напротив имени стояла дата, дальше шел номер.
«Должно быть, номер камеры».
Напротив номера большими буквами было написано слово на латыни, которое, судя по всему, являлось статьей (или грехом), за которую человек сюда попал. Пролистав всю книгу, переворачивая сразу по стопке листов, я ужаснулся тому, что все это был один год – 1953-й.
Я обвел взглядом помещение, оно было немалым, и если каждая книга – это буква алфавита одного года, то тюрьма намного больше, чем я думаю. Это поражало сознание. Мне захотелось найти самую старую книгу и посмотреть, какими числами датируются первые аресты, и я начал поиски. Чем старше была книга, тем хуже она выглядела. Плесень не щадила ничего, она уничтожала все, до чего могла добраться, и это расстраивало.
Наконец я нашел толстую книгу времен Октябрьской революции, которая затесалась на верхних полках. Должно быть, таким книгам отведены особые места, подальше от пола и углов, где плесень чувствовала себя излишне вальяжно.
«Получается, здесь до сих пор находятся люди из царской России. Господи, сколько всего интересного можно узнать о тех временах».
Эта тюрьма была настоящим кладезем информации. Мне захотелось найти этих людей, пообщаться с ними, узнать, за что они отбывают свой бесконечный срок, но это было невозможно.
Под слоями пыли лежали и другие книги, более старые; точнее, то, что от них осталось. Это были слипшиеся пахнущие куски бумаги с размытым текстом и практически уничтоженной обложкой. Искать в них информацию было бесполезно, и я не стал.
Вместо этого я нашел самые поздние годы, то были 60-е. Я снова посмотрел на количество книг, затем на размеры всего помещения. Перед глазами возникла кованая дверь и надпись: Archivo locus 1. Логично предположить, что это переводится: «Архив номер 1».
«Значит, здесь хранятся самые первые экземпляры этой тюрьмы. Видимо, она не такая уж и старая, максимум здесь собраны дела людей, живших в двадцатом веке».
«Но ведь люди за все время умирали миллионами, миллиардами, значит, тюрем должно быть очень и очень много, но где все они располагаются?»
От таких мыслей голова кипела, словно чайник, казалось, вот-вот засвистит. Но голова болела не только от новой информации; на самом деле все мое физическое состояние было на грани: желудок сводило от голода, хотелось пить, спать. Адреналин потихоньку отпускал, ему на смену приходили апатия и усталость.
Я присел на стул возле входа и начал раздумывать обо всем, что произошло. О том, что теперь будет с Вадиком, как быстро поднимут тревогу, куда мне идти. Я держал в руках одну из книг и бездумно листал ее. Тут вдруг я увидел фамилию, похожую на мою, и мне в голову пришла одна интересная мысль: «Что, если в этой тюрьме сидит кто-то из моих знакомых? А если кто-то из родни? Покойные тети, дяди, бабушки, дедушки? Точно!»
Кажется, на меня снизошло озарение, хотя больше похоже на усталый бред.
«Дед. Мой дед по отцовской линии. Он же фальшивомонетчиком был, его расстреляли, когда бабушка была беременна отцом».
Сколько лет я слышал эти байки про деда от перебравшего водки отца. Ни одна его попойка не обходилась без речей, посвященных предку – «герою».
– Да что ты мне постоянно своим отцом-пижоном в нос тычешь? Он жопу лизал директору фабрики, поэтому его и поставили мастером! – орал он на мать, когда та упрекала его в тунеядстве и чрезмерных пьянках.
– Тоже мне – пример для подражания! Да ты знаешь, кем был мой отец? Он за три дня денег печатал больше, чем твой за месяц получал! Если бы не этот стукач – напарник его, был бы жив, и я бы нормально жил, как человек, с тобой, дурой, не связался бы! – завывал он во всю глотку так, что соседи стучали по батареям.
