– Пожалуйста, – прошептала она. – Отпустите меня.
Профессор не поднял голову от книги.
– Отпустить? Совсем не та просьба, которую я ожидал бы от вас, мисс Риаз. Особенно когда за окном по-прежнему темно, мы здесь вдвоём, а вы сами, как вы наверняка изволили заметить, находитесь в весьма пикантном положении.
– Из-за вас!
– Да ну? Кто же умолял меня согласиться на ритуал? Неужели лорд-ректор?
Кира сжала кулаки.
– Я вам отомщу, – прошипела она.
– Со связанными руками и ногами вам это, конечно, удастся безупречно.
– Чего вы от меня хотите?
Профессор тихо засмеялся.
– О нет, – сообщил он, и на этот раз его тон сделался холоднее. – Мы с вами будем играть в совершенно другую игру. О чём меня будете умолять вы?
– Я?
Холодный взгляд поверх книги мог быть устремлён на надоедливую бабочку или разлитое на ботинки вино, но никак не на обнажённую девушку.
– Иногда я вам удивляюсь. Вы лежите здесь в соблазнительном и порочном виде, в полной моей власти – и вам нужны подсказки, чтобы вести себя должным образом? Умоляйте, мисс Риаз. И нет, об освобождении просить я запрещаю. Будете упорствовать – пролежите здесь столько, сколько нужно, чтобы пропустить лекции и обмочить постель. А потом окажется, что ваша дверь незаперта, и… уверен, ваши однокурсники не пропустят такого зрелища.
– Блефуете, – уверенно сказала Кира.
Не поведя даже бровью, профессор встал, отложил книгу и вышел. Щёлкнул ключ в замочной скважине, и спустя несколько секунд затихли и его шаги.
Кира похолодела.
Он вернётся, сказала она себе. Через пять минут, через десять…
Цепи давили всё сильнее: каждая минута приносила напряжённым мышцам, желающим расслабления и разрядки, новую муку. Она держалась, Кира всё ещё держалась, и проклятый профессор наверняка на это и рассчитывал. Но даже её выдержка и сила имели пределы. Сколько она так пролежит? Час? Два? До утра? Она с ума сойдёт до утра, она же…
Она перевела взгляд на часы. Прошло двадцать минут.
Двадцать чёртовых минут, на которые он оставил её одну.
Он вернётся. Вернётся. Вернётся…
Она начала изнывать. Почему, почему она не поступила, как он хотел? Почему не начала умолять его взять её, раздеться и возлечь с ней, или, чёрт подери, просто лечь, обвести её соски дразнящим языком, запустить ей пальцы между ног, если уж его проклятая щепетильность мешала ему просто отодрать её здесь, в цепях или на ковре.
Кира почувствовала, как щёки, подбородок и шею заливает краска. Неужели она действительно этого хотела? Не ночи любви с вином и пряностями, не длинного платья и чувственного танца, не чёрного изысканного белья и не долгого обмена взглядами, а бешеного ритма тела к телу, когда всё становится неважно, кроме общего пика наслаждения?
Сорок минут. Кира тихо застонала.
Как она ненавидела его. Как она хотела его.
Когда на пятидесятой минуте дверь наконец открылась, она бросилась бы на колени, если бы могла.
– Итак, моя юная рабыня сделалась несколько менее строптивой, – произнёс профессор негромко. – Или мне повторить процедуру?
– Н-нет, – прошептала Кира. – Пожалуйста, не надо. Я… поняла.
– Интересно.
Он прошёл мимо кресла, даже не взглянув на книгу, и сел на кровать, уверенно положив руку на её голое бедро.
– Одну прекрасную молодую царицу медленно утопили в меду, пока она не перестала дышать, – отрешённым холодным голосом произнёс профессор. – Другой отрубили голову, когда она ещё дышала свежестью юности. Меня всегда волновали эти истории, хотя не скажу, что хотел бы становиться их героем. – Он бросил взгляд на лежащую Киру. – И тем более героиней.
– Да вы сказочник, – прошептала Кира, глядя на него снизу вверх. И, бесстрашно встретив его взгляд, едва заметно кивнула. – Если вы… ослабите эти цепи, я тоже расскажу вам… сказку. Вам понравится.
Профессор не шевельнулся, но цепи, сковывающие её, едва слышно звякнули. Напряжение, сковывающее её тело, разом опало, и Кира поняла вдруг, какое это счастье – просто расслабленно лежать.
– Жила-была прекрасная юная принцесса, – прошептала Кира. – Которую похитил безжалостный злодей с ледяным сердцем и запер в кандалах в тёмном-тёмном подвале. Он приходил к ней каждый день, желая её, но красавица только смеялась ему в лицо.
Брови профессора едва заметно приподнялись.
– Какой-то ей нерешительный попался злодей. Даже не могу представить, что его останавливало.
– А он пытался сломить её дух, – мстительно сообщила Кира. – И у него ничего…
Пальцы профессора очень подчёркнуто и очень медленно переместились к стратегической точке между её ног.
– Ничего… не получалось…
– Рассказывайте, рассказывайте, мисс Риаз. У вас, уверен, всё получится.
– Он соблазнял её, но она… осталась… неприступной…
Тихий, дразнящий смех… и Кира беззвучно заныла, когда его пальцы покинули тёплое местечко.
Он не собирался её отпускать. Не собирался доставлять ей наслаждение по своей воле. И запретил её просить о свободе. Она могла умолять его только…
… Только о том, поняла Кира, о чём умоляла бы и сама.
– Но однажды принцесса поддалась соблазну, – хрипло сказала она. – Она лежала под ним обнажённая и покорная, когда он распял её тело, и больше не умоляла о милосердии; он не знал его.
– Не знал, – подтвердил профессор. – И вы не узнаете.
Его руки ритмичными движениями гладили внутренние стороны её бёдер, и Кира чувствовала, как в ней нарастает возбуждение.
– Она умоляла его, – сорвалось с языка Киры, – чтобы он сделал с ней всё, что захотел. Она хотела отдаться ему, принять его в себя, потерять голову от его ласк и вскружить ему голову своими. И…
… И растопить его ледяное сердце, подумала она. Но она никогда не скажет этого вслух.
– … И злодей слушал её с плохо скрываемой скукой, – сообщил профессор. – Я знаю, чего вы хотите. Но только тогда, когда я услышу, как вы это хотите, и о чём именно меня умоляете – вот тогда действительность и впрямь подёрнется флёром сказки.
Он наклонился к ней и шепнул в её губы:
– Рассказывайте.
– Я хочу… – Кира запрокинула голову. – Чтобы вы начали целовать мои ступни, поднимаясь выше и выше, целовали бы мои щиколотки, икры, колени и бёдра, пока я не сошла бы с ума. Я хочу… чувствовать на своей коже эту вашу чёртову мантию, и знать вашу власть и вашу силу, и быть в полной вашей власти. Я…
Она задохнулась. Она никогда никому не говорила ничего подобного, это было чудовищно непристойно, и она не могла представить себя говорящей что-то вроде этого даже жениху. Особенно жениху. Что она хочет…
