Оглядев комнату, остановился взглядом на дешевой картине на стене – срань с цветочками и фруктами, которую не вспомнит никто, ни единая душа из тех, что останавливались в этой вонючей каморке. Не служила никакой цели, кроме как напоминать человеку, что этот мир – никчемное место, но из него никуда не денешься. Карл наклонился и облокотился на колени, пытаясь представить на месте картины фотографию из тех, что он снимал. Может, битника из Висконсина с целлофановым пакетиком травы или того здорового блондина с прошлого года, который так сопротивлялся. Конечно, одни удавались намного лучше других, это признавал даже Карл; но одно он знал наверняка: если кто увидит его снимки – даже паршивые, трех- или четырехлетней давности, – уже никогда их не забудет. Тут он ставил пачку зеленых этого солдатика.
Он раздавил сигарету в пепельнице и опустил взгляд на подушку. Шесть – столько было моделей, с которыми они работали за эту поездку; опять же шесть – столько долларов старая карга попросила за номер; и теперь у него на постели лежат шесть отравленных мух. Стойкая вонь спрея от насекомых разъедала глаза, и он протер их краем покрывала.
– И что же значат эти три шестерки, Карл? – подумал он вслух. Достав нож, поковырял в дырке коренного зуба, копаясь в разуме в поисках подходящего ответа – избегая самого очевидного смысла этих трех цифр: библейского знака, на который бы не преминула указать его гребанутая мамаша, будь она еще жива.
– А значат они, Карл, – сказал он наконец, складывая перочинный нож, – что пора возвращаться домой.
А потом широким взмахом руки смел крошечные крылатые трупики на грязный ковер и перевернул подушки.
11
Ранее в тот же день в Миде, штат Огайо, шериф Ли Бодекер сидел за столом на крутящемся дубовом кресле, ел шоколадный батончик и просматривал бумаги. Он два месяца не брал в рот ни капли, даже паршивого пива, а врач жены говорил ей, что сладости облегчат мучения. Флоренс разложила конфеты по всему дому, даже под подушку ему сунула галету. Иногда он просыпался ночью под ее хруст, а в горле было липко, как на мухоловке. Если бы не красные капсулы снотворного, глаз бы не сомкнул. Как она теперь с ним нянчится, так о нем тревожится – смотреть противно, до чего он себя довел. До новых выборов окружного шерифа еще больше года, но Хен Мэтьюс не умел проигрывать. Бывший начальник уже принялся играть грязно, поносить законников, которые ловят бандитов не лучше, чем пьют. Но после каждой шоколадки Бодекеру хотелось еще десять, и живот уже нависал над ремнем, как мешок с дохлыми жабами. Такими темпами к началу новой кампании совсем оплывет, как его свинорожий зятек Карл.
Зазвонил телефон, и не успел он сказать «алло», как на другом конце провода спросили гнусавым старушечьим голосом:
– Вы шериф?
– Он самый, – сказал Бодекер.
– Это у вас сестра работает в «Текумсе»?
– Может быть. Я давно с ней не общался. – По интонации женщины он уже понял, что это не дружеский звонок. Отложил недоеденную шоколадку на бумаги. В эти дни Ли становилось неуютно из-за разговоров о сестре. В 1958 году, после возращения из армии, он бы смеялся до колик, если бы кто-нибудь сказал, что стеснительная тощая Сэнди вырастет в такую оторву, но то было до ее встречи с Карлом. Теперь Бодекер ее почти не узнавал. Несколько лет назад Карл подговорил ее бросить работу в «Деревянной ложке» и переехать в Калифорнию. Хотя их не было всего пару недель, вернулась она уже другой. Устроилась на работу за стойку в «Текумсе» – самую жуткую забегаловку в городе. Теперь сестра расхаживала в коротких юбках, едва прикрывающих жопу, и красилась, как шлюхи, которых он шуганул с Уотер-стрит первым делом после выборов. – Слишком занят поимкой злодеев, – пошутил Бодекер, пытаясь слегка поднять звонившей настроение. Опустил взгляд и заметил грязь на носке новенькой коричневой туфли. Плюнул на большой палец, наклонился и попытался стереть.
– О, не сомневаюсь, – сказала женщина.
– У вас какие-то проблемы? – спросил Бодекер.
– Еще бы, – озлобленно проворчала старуха. – Эта ваша сестра – она уже год торгует своей задницей у черного хода этого притона, но, как я посмотрю, вы, шериф, и пальцем о палец не ударите. Сколько она семей разрушила – уже и не сосчитать. Как я говорила мистеру Мэтьюсу ровно сегодня утром, удивительно, что вас вообще выбрали, с такой-то семейкой.
– Вы, собственно, кто? – спросил Бодекер, подавшись в кресле вперед.
– Ха! – сказала женщина. – Я на вашу удочку не попадусь. Знаю, как работает закон в округе Росс.
– Нормально мы работаем, – сказал Бодекер.
– Мистер Мэтьюс с вами не согласен, – и на этом разговор был окончен.
Грохнув трубкой, Бодекер рывком вскочил. Бросил взгляд на часы и схватил ключи с картотеки. Дойдя до двери, остановился и вернулся к столу. Покопался в верхнем ящике, нашел открытую пачку ирисовых шариков. Сунул пригоршню в карман.
Когда Бодекер выходил на улицу, диспетчер за стойкой – молодой человек с зелеными глазами навыкате и стриженный под площадку – оторвался от пошлого журнала.
– Все в порядке, Ли?
С красным от гнева лицом шериф протопал мимо, не говоря ни слова, но у двери встал и оглянулся. Диспетчер теперь держал журнал под светом лампы, изучая какую-то голую дамочку с трусиками во рту, крепко связанную кожаными ремнями и нейлоновой веревкой.
– Уиллис, – сказал Бодекер, – чтоб я потом не слышал, как кто-нибудь пришел и застал тебя за чтением этой порнухи, ты понял? Меня и так уже пилят все, кому не лень.
– Понял, Ли. Буду осторожней, – диспетчер начал переворачивать страницу.
– Господи Иисусе, с первого раза не дошло? – заорал Бодекер. – Быстро убрал эту херню!
По дороге к «Текумсе» он сосал ириску и думал о том, что женщина по телефону сказала про блядство его сестры. Конечно, звонок мог подстроить Мэтьюс, чтобы подействовать ему на нервы, но Бодекер был вынужден признать, что не удивится, если все окажется правдой. На парковке стояла пара побитых драндулетов и индейский мотоцикл в корке засохшей грязи. Бодекер снял шляпу и значок, запер их в багажнике. В последний раз, когда Ли здесь был – в начале лета, – Бодекер облевал весь бильярдный стол «Джеком Дэниэлсом». Сэнди тогда выгнала всех пораньше и закрыла забегаловку. Он валялся на липком полу среди бычков, харчков и пролитого пива, пока она промокала зеленое сукно полотенцами. Потом поставила на сухой конец стола вентилятор и включила.
– Лерой увидит – на говно изойдет, – сказала она, уперев руки в тощие бока.
– Та пшел он нах, сукин сын, – пробормотал Бодекер.
– Да, тебе легко говорить, – ответила Сэнди, помогая ему подняться с пола на стул. – Ты-то на этого козла не работаешь.
– Да я всю вашу малину прикрою на хер, – взъярился Бодекер, бешено размахивая руками. – Богом клянусь, прикрою!
– Успокойся, братец, – сказала она. Вытерла ему лицо мягкой влажной тряпкой и заварила чашку растворимого кофе. Как только Бодекер поднес его к губам, чашка выпала из рук. Разбилась об пол.
