Внутри действительно стоял невообразимый шум; в то время, как я с Пилипенко взялся за скобку двери — раздался звон разбитых стекол, вылетела рама, и на улицу выскочил весь истерзанный и в крови какой-то разбойник. Он угодил прямо в руки солдатам и тут же был обезоружен и связан. Между тем дверь в избу была крепко заперта, и на стук наш никто не отворял. От напора нескольких солдат дверь поддалась, слетела с петель, и мы очутились в избе, в совершенной темноте. Мое положение и положение солдат было неважное, каждую минуту какой-нибудь негодяй мог пырнуть в меня кинжалом, или же выстрелить в упор, и я не знал даже, откуда грозит опасность. Шум в избе прекратился, и только вокруг нас шла какая-то возня, хрип и стоны, в воздухе пахло кровью. Наконец, Пилипенко зажег фонарь и осветил помещение, где мы находились.
Картина нашим глазам представилась поистине страшная. Недалеко от меня, в луже крови, лежал на полу мертвец, с разбитою головой, Галка. Тут же около него валялся тяжелый медный подсвечник, весь забрызганный мозгами и кровью убитого.
Немного дальше другой злодей, как потом оказалось, Балабон, душил своего товарища, от чего тот только болтал руками и ногами и хрипел. Третий лежал на полу с ножом в груди по самую рукоятку, и у него во рту была крепко зажата пачка ассигнаций, а в руке нисколько золотых монет. Четвертый, избитый и весь в крови, сидел под полатями, забившись в самый угол. Жену Галки после долгих поисков нашли под печкой в соломе. Весь пол комнаты был усеян золотыми и серебряными монетами, ассигнациями и разными ценными вещами. Тут же валялись выпитые и цельные бутылки с ромом, коньяком и венгерским вином. На полатях и около печки стояли мешки с различным товаром и вещами.
Когда мы перевязали оставшихся в живых злодеев, а убитых положили на полатях, то на полу и в карманах контрабандистов нашли около шести тысяч рублей, много ценных вещей, как-то: часов, колец, бриллиантовых брошей и прочее; почти на такую же сумму конфисковано было шелкового товара, бархата и кружев. Словом, я и мои солдатики были вполне довольны таким исходом дела…
— СКАЖИТЕ ЖЕ, ПОЛКОВНИК, каким образом разыгралась эта кровавая драма и кто кого убил? — спросил я.
— Трудно вам на это ответить, прямо. Я думаю, что разыгралась эта драма под влиянием корысти, жадности и других безнравственных побуждений этой милой компании. Не малую долю раздора внесла сюда и жена Галки. Нужно заметить, что Галка хотя и был смелый и отчаянный контрабандист, но дурак набитый, и всем контрабандным делом заправляла его жена. Сама-то Галочка, видите ли, была очень недурна и бесспорно, многим из этой компании нравилась, а в связи она была с Балабоном — коноводом этой шайки. Она-то, должно быть, эту кашу и заварила, чтобы избавиться разом и от мужа, и от лишних рук при дележе такой крупной добычи. Весьма может быть и так, как показывали оставшиеся в живых участники этой кровавой драмы, все вышло из-за дележки. Сначала, рассказывали они, вся компания мирно выпила и закусила, а потом за венгерским принялась за дележку, и всеми овладело страшное беспокойство и нетерпение, когда на столе появились кучки блестящих золотых монет, пачки ассигнаций и засверкали бриллиантовые украшения. Вся компания торопила Галку, который должен был разделить добро по равной части, поскорее это покончить и была недовольна его медленностью. «Живей высыпай, а то мы и сами», — слышались нетерпеливые и угрожающие голоса, а лица стоявших вокруг стола злодеев принимали все более и более беспокойное и тревожное выражение. Прыжок кошки, удар ставня от ветра — все приводило злодеев вдрожь, и их била лихорадка. Поддался этому, конечно, и Галка, перепутал счеты и обронил несколько монет. Этого было достаточно — чья-то рука протянулась на средину стола и схватила кучу золота, за ней другая, и все стали хватать деньги. Послышались неистовые крики, и вся компания разом заходила по комнате… Стол был опрокинут, свеча потухла. Один злодей бросился на другого и, схватив за шею, душил, стараясь завладеть деньгами. В этой страшной суматохе, среди полного мрака, не было ни правых ни виноватых, а прав был тот, кто посильнее и удачнее хватил своего противника. О товариществе, которым, по-видимому, были все связаны за несколько часов, даже минут до этого, все разом забыли. Вид денег заставил каждого думать только о себе. Недолго продолжалось в темноте это кровавое побоище, среди которого слышались только стоны, хрипы да стук падающих на пол из рук во время свалки монет. В это время я и подошел со своими солдатами…
— А ведь не будь этого, вам, полковник, пришлось бы трудненько с этой бандой справиться.
— Совершенно справедливо. Хотя мы превосходили их численностью и вооружением, но они были в избе, и пока мы выломали бы дверь, они могли бы ранить многих и кого-то даже убить. При трех злодеях нашли револьверы, а ножи-то у всех были.
— Что же их, судили? — допрашивал я полковника, крайне заинтересованный его рассказом.
— А как же… Все трое в каторгу пошли, и на долгие сроки.
На вокзале мы любезно расстались, причем полковник обещал при следующей встрече рассказать мне еще какую-нибудь историю в этом роде.
Месть
(Рассказ конвойного офицера)
САХАЛИНСКАЯ ПАРТИЯ ССЫЛЬНОКАТОРЖНЫХ женщин отправлялась из Москвы раз в год, в августе месяце. Конвоировать одну из этих партий до Одессы пришлось как-то и мне. За сахалинские партии нам полагаются двойные прогоны и суточные, и я был доволен предстоящей мне командировкой. Но и помимо материальной стороны, командировки эти представляли для нас, конвойных, интерес еще и в том отношении, что мы избавляемся на некоторое время от однообразных и скучных поездок по Курскому и Нижегородскому трактам. Между тем как поездка в Одессу, хотя и продолжительная, но разнообразная, да и пожить несколько деньков в Одессе, этом большом приморском городе, после пыльной Москвы, доставляет, конечно, немалое удовольствие.
Партия ссыльнокаторжных женщин отправлялась в количестве ста человек, и когда я прибыл в тюрьму, старший писарь оканчивал принимать последний десяток. Прием партии происходил в так называемой «сборной» комнате пересыльной тюрьмы, представляющей из себя громадную, с восемью толстыми колоннами, очень высокую залу, в которую хотя и вливается масса света через широкие решетчатые окна, но благодаря темно-серой краске, в которую окрашены все стены и колонны — она кажется суровой, неприветливой и печальной. Здесь происходит процедура их сдачи в тюрьму, или отправки по этапу…
Когда я пришел, картина была следующая: около стола приемки конвоем от администрации толпилось человек десять, налево размещались принятые уже, и солдаты обыскивали их вещи. Посреди зала статуей застыл высокий полицейский — полковник с Георгием в петлице тужурки и с надвинутой на самые глаза громадной форменной фуражкой. Это был начальник тюрьмы. Внимательно следя за происходящим, он при необходимости немедленно и толково отдавал стоявшим около него помощникам и надзирателям надлежащие распоряжения.
Когда я к нему подошел доложиться, одна из принятых уже конвоем каторжниц о чем-то стала его просить.
