— Приступайте к приему пищи, я пока введу вашего старшого в курс дела. В Памплоне я где-то год. Где обретался раньше — история долгая, да и к делу не относится, просто почуял, что вышли на меня, ну и рванул сюда в надежде затеряться. Устроился на металлургический завод и жил, в общем, неплохо, пока все не началось. Не знаю, как у вас с последними новостями, но если вы сбежали из лагеря чистых, то наверно не знаете, что одновременно с «выселением» неблагонадежных наше славное народное правительство в очередной раз уменьшило квоты на добычу угля. Радикально уменьшило. Там и раньше одни слезы были, а теперь и вовсе, считай, издевательство. В тех местах, которые с добычи жили, мгновенно полыхнуло, там народ давно на голодном пайке сидел, а через неделю и до нас дошло. Сталь ведь никаким чудесным флогистоном не расплавишь. Поставок нет, соответственно, нет работы. Завод, считай, встал. Заказы пошли гекатонхейрам в задницу… В общем, в стране больше нет, считай металлургии. Эквит
[41] Кветис пытался хоть что-то сохранить, но у него и так в последнее время дела плохо шли. В общем, объявил о закрытии. Ну, народ и вышел на улицы. Понимаешь, здесь, в нижней части, в основном рабочие жили. Не сильно богато, но и зубы на полку не складывали. Когда чистые пришли, особо возмутившихся не было, большая часть присягнули новому богу и остались жить как раньше. Как новые власти поступают с теми, кто с ними не согласен, никто и не видел толком. В газетах ведь пишут совсем не то, что на самом деле есть. Те немногие, кто остался верен старым богам как-то незаметно исчезли, неблагонадежных районов здесь не было. Ну вот они и вышли на улицы. Думали, побузят немного, поорут лозунги, мол дайте работу рабочему, и заживут как раньше. Дальше сами догадаетесь, как было?
— Даже думать нечего, — Рубио уже справился со своей порцией и отложил ложку. — Жандармы вместе с чистыми вышли против толпы, и устроили стрельбу и очищение.
— Во-во, вижу, что опыта вам не занимать. — Покивал Северин. — Под пятьсот человек положили, остальные разбежались. Если б они на этом остановились, все бы заперлись по домам и сидели бы там, боясь к дверям подойти. Чистые останавливаться не захотели. И пошли спиры прочесывать нижнюю часть. Очищали всех, и правых, и виноватых. Пепел по улицам летал. Там такой бардак был, что теперь уж никто не скажет, сколько было убитых на этом этапе, но много. Гораздо больше, чем пятьсот человек. Только просчитались чистые и жандармы. Заводские привыкли вместе жить, вместе с проблемами справляться. Как стало понятно, что нас поодиночке передавят, народ собрался. В общем, десятка четыре чистых мы повыбили, и жандармов с полсотни, когда они на помощь святошам пришли. Ну и результат — пять тысяч бунтовщиков в нижней части Памплоны. У властей нет сил, чтобы нас разбить, мы, соответственно, тоже только и можем, что сидеть тут и ждать неизвестно чего.
— Что, прям совсем никаких идей нет? — поинтересовался Рубио. Как-то даже не верится.
— Ну… — Северин замялся. — Ты как, ребятам своим доверяешь?
— В том, что они не побегут пересказывать твой разговор официальным властям и церковникам уверен полностью.
— В общем, есть кое-какие наметки. — Центурион замолчал, посмотрел в окно, тоскливо вздохнул и продолжил: — Так-то сидеть бессмысленно. Рано или поздно нас прижмут. Ну, посоветовались мы между собой. Между активными гражданами, в общем. Решили, надо какие-то мосты наводить. Не с властями, конечно, хотя и такие предложения были. Так, в порядке бреда. Все равно большая часть понимает — нас уже списали. Повезло, что мы отпор смогли дать, но это только отсрочка. В общем, заслали мы гонцов по соседям. Тем, про кого слышали, что у них тоже бунтуют. Решили, что надо как-то договариваться, объединяться. Отправили гонцов. Бильбао, Логроньо, Бургос, Сорию. Разузнать, как там, ну и как-то предложить объединиться. О взаимопомощи в общем, и сотрудничестве поговорить. В Леон еще, но там пока не вернулись люди. Может, и не вернутся уже. — Центурион помрачнел, но продолжил. — Договорились. Не со всеми. Кое-где и не с кем договариваться, не организовались люди. Из Сории парни еле ноги унесли. Там волнения подавили. Напрочь. В городе вообще никого не осталось, ни правых, ни виноватых. Только скелеты и пепел на улицах, слоем, и жандармы с чистыми шастают. Пока лучше всего в Бильбао. С ними и договоренности получилось наладить, может, поэтому. В общем, решили пока без государства обходиться, и без квот. Они нам уголь и руду, мы — металл. У нас, в принципе, и производство оружия наладить можно, спецов они обещали прислать. А взамен, понятно, защититься помогут. Ну и в целом, они и с другими бунтующими городами договорились, так что с продовольствием тоже помогут, только продержаться пока все наладится. Но думаю, продержимся — народ готов затянуть пояса, потому что назад дороги нет, большинство это понимает. Были уже те, кто сомневался — целыми семьями каяться уходили. Их даже очищать не стали — так расстреляли.
— То есть в городе вы все-таки бываете, — хмыкнул Мануэль, — раз уж знаете, кого расстреляли, кого нет.
— Ну да, — пожал плечами здоровяк. — Что тут удивительного? Мосты все перекрыты. Но речка-то у нас — не Стикс, перебраться несложно. Пробираются ребята иногда. Вон, даже прессу читаем, — центурион вытащил из кармана штанов свернутую в несколько раз статью, бросил на стол. — Прочитаете, если захотите. Судя по тому, что пишут эти акулы пера в стране все хорошо, но окраины немножко волнуются. Поскольку здесь нет оскорбления религии, умиротворяют нас гражданские власти, чистые только помогают. Каково, а?
— Угу, — кивнул старик, и повернулся к нам. — В таком случае, надо нам отсюда валить ребята, как считаете? И побыстрее.
Не знаю, как остальные, а я сразу сообразил, к чему ведет старый вояка. А вот Северин удивился:
— Это почему это?
— Потому что сначала я думал, что вы просто забыли о разведке. Это очень тупо, но ладно, что уж взять с идиотов вроде тебя, дорогой центурион. Однако про разведку вы не забыли, а значит, идиоты тут не только руководство, но и рядовые члены организации. Потому что за все это время ваши разведчики ухитрились не выяснить то, что стало известно нам стоило только оказаться в городе. Первый встреченный жандарм рассказал!
— Что рассказал? — Северин действительно хорошо знает трибуна — вместо того, чтобы разозлиться, он мгновенно собрался.
— Даже и не знаю, стоит ли рассказывать, — издевательски протянул старик. — Или уж пускай вы побудете в благостном неведении напоследок? — И заметив, что собеседник все-таки начал закипать, сжалился: — Ладно, не кипи. Говорят, через пару дней сюда прибывают боевые спиры чистых и жандармы. Количество и точное время, уж извини, мы для вас не узнали, но, полагаю, их будет достаточно, чтобы превратить в пепел всю заречную часть Памплоны.
Северин не стал задавать глупых вопросов, правда ли это и не шутит ли Рубио. Он поверил сразу — из здоровяка будто одномоментно выпустили воздух, так сильно он ссутулился и поник.
— Тогда мы обречены. У нас на пять тысяч «бунтовщиков», — центурион особо выделил это слово, — всего тысяча тех, кто условно может воевать. Я имею ввиду взрослых мужчин подходящего возраста. Из них где-то четыреста тех, кто знает, с какой стороны браться за оружие. Но это еще не самое смешное. Самое смешное, что вооружены из них меньше сотни. Такая вот у нас армия.
