Как Аина ни старалась, сколько ни нюхала клей, ему не удавалось совсем вытеснить из памяти самую невыносимую картину – мертвые тела мамы и папы, распростертые на полу. Но на какое-то время забыть получалось – так же как и о зудящей пустоте в желудке.
Чем грозят эти сеансы, Аина знала. Например, комой. Или таким учащением дыхания, что легкие просто не выдержат – откажут. Или схлопнутся от единого, особо неудачного вдоха испарений. Но ей было все равно, и она регулярно нюхала клей несколько лет подряд – вплоть до одного прекрасного дня, когда ей уже исполнилось одиннадцать. Она, как обычно, рыскала по берегу реки Минос в поисках случайно оброненных корсов и внезапно наткнулась на труп.
Это была девушка, судя по виду миланка, как и сама Аина. Только постарше – лет уже за тринадцать. Подобно маме Аины, покойная при жизни коротко – до линии подбородка – стригла темно-каштановые волосы. К лицу ее прилип пластиковый пакет. Те, кто нюхает клей, часто гибнут от обычного удушья. Аина дрожащей рукой стянула пакет в сторону. Нос и рот погибшей были покрыты сыпью, которая свидетельствовала о болезни, вызываемой наркотиком. В Косине такую сыпь называли «поцелуем Калаан». Аина невольно потянулась рукой к собственному рту и нащупала там прыщики – зачатки такой же сыпи. Она представила себя такой вот – мертвой, на берегу реки.
С тех пор девочка не притрагивались к клею, хотя чуть не умирала от ломки. Год спустя ее подобрал Коль, начались бесконечные тренировки – они почти полностью вытеснили из сознания мысли о наркотике. А когда она стала Клинком и впереди замаячило какое-никакое, но будущее, стремление к нему заполнило все ее помыслы. В общем, полное погружение в подготовительный, а потом в рабочий процесс принесло свободу от зависимости.
– Он в порядке? – сквозь пелену воспоминаний прорвался голос Рю.
– Все нормально, – ответила Аина как бы и за себя, и за мальчишку на мостовой. – Входи, я за тобой.
Передернув плечами, Рю оставил ее на улице и скрылся внутри дома. Как только дверь за ним закрылась, Аина подошла к отключившемуся парню и сняла с его лица пакет. Вообще-то, куда безопасней пластиковых пакетов – бумажные, но такие ребята обычно либо об этом не знают, либо им плевать. Вот и этот, наверное, старается о чем-то забыть, вытеснить какую-то травму из памяти – в точности как она когда-то. Девушке вдруг захотелось разбудить его и рассказать, что есть такие воспоминания, что навсегда останутся с тобой, и такие раны, что никогда не заживают. С другой стороны, пусть хотя бы попробует спастись от них – ей ли его останавливать?
Мальчуган продолжал дышать, поэтому, решив, что прямой опасности нет, Аина поднялась и вернулась к делу. Если не довести его до конца, Коль убьет ее. Или, еще того хуже, она снова останется на улице и задохнется наконец в пластиковом пакете. Она повернулась и решительно вошла в жилище инозенки.
21
Дом тетки Рори походил на тот, где родилась Аина, разве что был немного просторнее. На земляном полу стояли два деревянных стула и стол, на нем – сплетенная из золоченой проволоки статуэтка: Матери с зажженными по четырем сторонам свечами. На полу в центре – соломенная циновка.
В старом жилище Аины пол тоже был земляным, его застилали одеялами и листами картона. По углам вечно копошились пауки, имелась самодельная печка – вот и все. В памяти девушки часто всплывал один и тот же образ: мамина маленькая фарфоровая лошадка. Все раннее детство Аины лошадка простояла за печкой. Мерцание фарфора в языках пламени до сих пор возникало у нее перед глазами, пробиваясь сквозь мрак, опустившийся на все остальные воспоминания в восьмилетнем возрасте.
Было поразительно, что родители Аины из-за магических ритуалов в свое время погибли, а теперь те же ритуалы должны помочь ей спастись.
– Добрались все-таки! – Из задней комнаты показалась Рори в пурпурной шали на плечах. Она улыбалась так широко, будто гости явились на веселую вечеринку, а не на подпольный сеанс магии. – Тетя вас ждет. У меня скоро смена в баре, но я решила вас дождаться, чтобы лично познакомить с Джун.
В голосе Рори звучали легкие нотки тревоги, она явно боялась за тетку, и Аина, положа руку на сердце, вполне понимала ее. Пустив их сюда всей гурьбой, она уже пошла на немалый риск.
– А ты сама тоже инозенка? – спросила Аина, когда гостей пригласили в заднюю комнату.
– Да, – кивнула Рори. – С самого детства. Только в тайны волшебства меня не посвятили. Тетя говорит – это слишком опасно. – Она указала рукой на низкий темный проход в глубь дома: – А вот и она.
Джун Косте, тетка Рори, сидела на подушке посредине маленькой каморки. Темные с проседью волосы почти закрывали лицо с высокими скулами. Две свечи отбрасывали золотистый свет на охристо-смуглую кожу и желтую шаль. Черная татуировка серповидым лезвием прорезала лоб женщины. Поверх резких линий этой татуировки беззастенчиво сверкали три небольших алмаза. Именно они указывали на сан и статус носительницы.
Джун была сакореном, жрицей – то есть инозенкой из особо избранных, удостоенных личного общения с Великими Матерями. Они являлись им в видениях и помыслах. Они благословляли их на руководство паствой и наделяли властью посвящать других алчущих знания инозенов в таинства магии крови и почвы. Таким просветленным вживляли в лоб по три ярких алмаза в знак верности Матерям и в качестве символа духовной власти. Родители всегда учили Аину почитать сакоренов и доверять им: мол, они всегда придут на помощь, они добры… все, кроме короля Веррайна. Король извратил священные истины и использовал данную ему силу во зло, предав тем самым благодатные заветы Матерей.
С тех пор как кончилась война, у каждого сакорена, попавшего в руки Алмазной гвардии, зверски вырывали эти алмазы, а вместо них наносили такую вот черную татуировку – чтобы все вокруг знали, с кем имеют дело. С этим позорным клеймом их уже не бросали в тюрьмы и не казнили – им позволяли свободно разгуливать по улицам в назидание всем остальным инозенам, чтобы те глядели и помнили: Сталь всегда побеждает Кровь… Ну а Джун, видимо, тайком вживила себе новые драгоценные камни.
По левую сторону от нее лежал потрепанный список Нос-Инокена – Священного Писания, вместилища Материнской премудрости, составленного сакоренами сотни лет назад. По правую – стоял стеклянный сосуд, полный необработанных алмазов. Магического действия каждого из них хватало только на один обряд, так что необходимо было всегда иметь под рукой солидный запас. Гости расселись. Хозяйка молчала – только смерила их взглядом, одернув рукава. Видно было, что эта дама привыкла зарабатывать на жизнь совершением магических ритуалов для людей, которые или лишены такого дара, или просто боятся его использовать. На Куче такие инозены старшего поколения, как Джун Косте, пользовались всеобщим почтением – до тех пор пока им удавалось ускользать от всевидящего ока Алмазной гвардии.
– Амман ораске, – приветствовала она пришедших. – Да благословят вас Матери.
– Амман мин ораске, – отозвалась Аина. Давно знакомые слова легко слетели с ее языка, и на душе сразу стало спокойнее. Эта формула была одной из немногих, что ее родители знали на древнем священном языке, который давно отмер и использовался только в особых случаях между инозенами. Отец и мать обращались с нею к сакоренам на тайных службах в подземелье. – Вы ведь были сакореном, да?
