Правильно она выбрала бумажный пакет, а не пластиковый. В таком труднее задохнуться. Хорошо бы не впасть в забытье до прихода Коля и успеть спросить, видел ли он все-таки в ней когда-нибудь нечто большее, чем просто Клинок.
С противоположной стороны здания послышался скрип. Голова Аины склонилась набок, и перед глазами сразу все поплыло, но она успела заметить Тео. Хотела было помахать, но рука уже онемела и безвольно упала.
– Так и знал, что найду тебя здесь, – сказал он, торопливо направляясь к подруге, но остановился чуть ли не в метре от нее. Прохладный весенний ветер трепал его волосы, темно-каштановые локоны щекотали швы – еще не совсем зажившие «сувениры» из застенков Башни.
– Ну а где мне еще быть? – Встречный вопрос прозвучал резче, чем ей хотелось.
– Я тебя искал, – сообщил Тео, сунув руки в карманы и глядя в сторону, на тесную застройку Кучи и вечно клубящийся над нею дым, который ветер нес вниз по склону холма от фабрик. На бутылку бренди и пропитанный клеем пакет в руке Аины он даже не посмотрел, хотя к этому времени не мог его не заметить.
– Ну поздравляю. Нашел. Туки-туки за Аину, – сказала она, помахав бутылкой как бы в знак признания его победы. – И что тебе надо?
Вместо ответа юноша наконец уселся рядом, свесив ноги с крыши. Голова Аины слегка склонилась набок, тяжелея с каждой секундой, но Тео поймал свою бывалую напарницу раньше, чем она упала совсем.
Вернув ее в положение сидячее и относительно ровное, обняв одной рукой за плечи, другой он аккуратно взял за подбородок и развернул к себе ее лицо. Перед глазами у девушки опять все закружилось; она не взялась бы утверждать, что именно выражал взгляд Тео, но что-то в нем напомнило ей об одной долгой ночи прошлого лета, которая и у него, и у нее выдалась свободной от дел.
Они тогда несколько часов проторчали в баре и накачались огненной водой до такой степени, что лично она уже совершенно не соображала, что говорит и делает. Воспоминания от того веселья остались в лучшем случае выборочные, но одна сцена в сознании засела ясно: Аина сидит рядом с Тео на общем длинном диване за столиком, и он пытается убрать с ее шеи прилипшую от жары прядь.
Она тогда отодвинулась, пожалев, что на его месте – не Коль.
А может, надо было не двигаться и посмотреть, что выйдет дальше? Ну, теперь уж не важно.
– Сердце у тебя стучит как бешеное, – мягко заметил Тео, уронив руку на колени. – Не надо бы тебе баловаться этим.
В ответ Аина туго натянула пакет на голову.
Юноша в недоумении поднял бровь:
– Понимаю: ты сейчас ничего не соображаешь и ужасно напугана, но очень прошу – остановись на секунду и подумай, что ты делаешь. Мою мать застрелили из-за этой истории с Каутой. История закончилась плачевно, вся работа насмарку. – Он помолчал, затем, словно нехотя выдавливая слова, продолжил: – Ты должна…
– Денег нету, Тео. Уж прости. Последние корсы ушли вот на это. – Она снова сорвала пакет с головы и потрясла им.
– Думаешь, я хотел сказать, что ты должна мне денег? – Тео издал горький смешок.
– А чего тебе еще? – огрызнулась она. – У меня не осталось больше никаких долгов – ни перед тобой, ни перед кем. Я не могу изменить прошлое и устроить так, чтобы Каута погиб от моей руки. А если б и могла, не стала бы. Ни в какие войны со Стальными баронами я ввязываться больше не стану, даже не мечтай. И мать твою из могилы не подниму.
Аина прикусила губу, сразу пожалев о последней фразе, но «клейкое оцепенение» уже начало охватывать ее, и извинения застряли где-то на полпути. Между ними пробежал холодок.
Когда Тео снова открыл рот, голос его зазвучал как будто издалека:
– Я собирался сказать: ты кое-что должна самой себе. Кое-что дороже дурмана и выпивки.
Не сводя взгляда с расстилавшегося внизу города и крепко сжимая пакет, последними остатками уходящего сознания она уловила, что он встал. Аина не стала провожать его взглядом.
С девушками, у которых нет ничего, ничего хорошего и не случается.
Как только ему такое в голову пришло: должна самой себе? О каком долге речь? Идиотизмом было даже на секунду замахиваться на что-то лучшее. Коль вытащил ее с улицы, вот и следовало держаться Коля, а не рыпаться, не стремиться туда, где ее не ждут. Ясно же как день, что в любом случае она снова угодила бы обратно в холод и голод, от которых шеф в свое время только ради своей прихоти избавил маленькую Аину. Следует ли отсюда вывод: «Только с Колем и при Коле я чего-то стою»?
Уронив голову на руки, она так сильно придавила глаза, что перед ними заискрились черно-зеленые фейерверки. А ногтями впилась в лоб, желая его расцарапать до крови. Если кровь пойдет, значит, она все-таки еще человек, не пойдет – всего лишь Клинок-неудачник. Тот, кто способен кровоточить, не может быть бесполезной вещью, которую можно выбросить за ненадобностью.
Внезапно во рту появился горький привкус, а в голове загудел голос Коля. Этот голос снова учил ее жизни…
Аина вскочила, схватила стеклянную флягу и отшвырнула ее. Стекло разлетелось вдребезги, ударившись о мостовую, бурая жидкость растеклась во все стороны. Ей захотелось что есть мочи завопить, но никто бы все равно не услышал.
Коль выкинул ее за шкирку из единственного дома, какой девушка могла считать своим. Отобрал все до последнего корса. Угрожал ей. Обрек на гибель. Всю дорогу он только и диктовал: что ей делать, чего не делать, что для нее лучше, что хуже. Кем ей стать, как избегать опасностей… А в итоге взял и бросил.
Когда они были близки, она так стремилась во всем походить на него. Думала: вот человек, с которым не сравнится никто в мире. Ощущала, как неудержимо ее тянет к нему – единственному, кто всегда подбодрит, похвалит, защитит, несмотря на все ее ошибки. Он постоянно держался на периферии ее сознания. Скрыться, уйти от него представлялось невозможным, так что единственным выходом оставалось – быть рядом, сражаться бок о бок, никогда и ничем не разочаровывать.
Любовь, мягко говоря, не принадлежала к вещам, которым могли обучить улицы Косина, так что отличить нечто подлинное от болезненной, противоестественной привязанности тут мало кто умел. Вероятно, Аина просто автоматически впитала вариант этого чувства, доступный таким, как Коль, убедила себя, что именно это ей нужно в жизни – в конце концов, все лучше, чем загибаться и мерзнуть по подворотням, – а на самом деле как раз «это» медленно пожирало ее заживо, не давая ничего взамен. Тянуло, опустошало ее, высасывало все соки, изо дня в день убеждая, что без него она – ничто. Такая зависимость от шефа разрушала личность девушки не хуже клея… Как балансировать на тонком канате под порывами ветра… Как идти, словно зачарованная, во мрак, повинуясь мелодии смерти, замаскированной под колыбельную.
Сквозь затуманенный разум Аины пробивался далекий голос Рю: «Я осознал, что страх много хуже всего того, что его вызывает».
