Но вот теперь воспоминания разом вернулись с такой ясностью, словно все случилось вчера. Вот она – опять маленький ребенок и вынуждена смотреть, как вырывают из ее жизни папу и маму.
Тем вечером она играла с кошкой, забредшей в дом с улицы. Играла у самой угольной печки, за которой стояла фарфоровая лошадка.
Вдруг снаружи донесся какой-то тихий звук. Аина не поняла, что случилось, но родители украдкой обменялись взглядами и одними губами велели дочери спрятаться.
В ужасе девочка забилась под стол, где было темно, и пауки сразу кинулись со всех сторон к ее детским сандаликам. Ей больше всего на свете хотелось стряхнуть их с себя, но она заставила себя оставаться неподвижной – так всегда поступали родители, если мимо по подземному тоннелю проходил патруль Алмазной гвардии. Аина не сводила взора со списка Нос-Инокена, упавшего рядом со столом на пол – Матери ведь должны помочь, правда?
На маме Аины в тот вечер был синий халат, руки у нее давно покрылись морщинами от стирки чужой одежды – целыми днями, за нищенскую плату… Отец, в специальной униформе, обязательной для всех фабричных рабочих, встал навстречу нежданному гостю, который решительно распахнул дверь в их жилище, сооруженное из кусков металлолома.
В руках вошедший держал пистолет. Аина уставилась на него из своего укрытия.
Большая часть фигуры посетителя оставалась в тени – единственная свеча отбрасывала очень слабый отблеск.
Однако девочка разглядела неприятно-хмурую гримасу, словно высеченную на его лице, как будто с нею он и родился. Глаза были холодны, как лед. Он поднял ствол.
Выстрел разорвал тишину. У Аины перехватило дыхание. Девочку словно отбросило спиной к стене. Мама упала на пол. На месте ее головы образовалось красное месиво. Преступник выпустил еще четыре пули подряд. Аину под столом подбрасывало при каждом. Папино тело бешено закрутилось, затряслось, и, когда оно рухнуло рядом с маминым, Аина на дрожащих ножках сумела выбраться из дому через черный ход. Вскарабкавшись на крышу, она остаток ночи провела там не сомкнув глаз. Ей не хотелось никогда больше никуда идти.
Четыре года спустя она приняла руку помощи от человека, который оставил ее без родных и крыши над головой.
– Выйдя из тюрьмы, я узнал, что мой бывший шеф из Стервятников убит, – сквозь пелену жутких воспоминаний прорвался голос Коля. – Ну я и подмял под себя его банду и его дело. Основал Хайм. Это случилось всего через два года после войны. Тогда еще не приняли никаких особых законов касательно инозенов и подпольных торговцев алмазами, но всякий, кто пришьет кого-то из них или наведет на них Алмазную гвардию, мог рассчитывать на щедрую награду. Мне платили за то, чтобы выслеживать инозенов на катакомбных богослужениях, накрывать их потом на дому и вышибать мозги. На одном таком богослужении я и увидел маленькую девочку-миланку с родителями. Ты напомнила мне ту подругу, которую я выдал властям, а потом сбросил в шахту Башенной тюрьмы. Я подумал: если смогу убить тебя, так на нее похожую, ну и твоих предков заодно… то докажу сам себе, что справился с дурацким чувством вины и для новой жизни полностью созрел. Мне было четырнадцать. Когда ты выскользнула из дома, я мог тебя достать, но… ты мне еще кое на кого показалась похожей. На меня самого. Такая молодец, ушла от опасности, нашла единственно правильный выход. Хоть я и стал уже законченным киллером, а решил позволить себе маленький акт милосердия. Сохранил тебе жизнь. И это дало мне ощущение… понимаешь, будто у меня все-таки есть выбор. Что от меня лично что-то зависит. Не так ли поступают в этом городе все? Забирают себе жалкие крохи свободы повсюду, где только удается их обнаружить, а потом хранят в душе про запас. Хоть и понимают, что рано или поздно эти крохи их погубят.
Она очень хотела заставить его замолчать, но не то что говорить – пошевелиться не могла. Монолог этот поселил в ней только одно желание – вырезать из жизни последние шесть лет, выцарапать их с кровью из памяти, выбросить, сжечь. Пальцы непроизвольно шевелились, словно нащупывая пакет с клеем. Все что угодно – лишь бы прогнать проклятую правду.
– А через четыре года, – продолжал Коль, – я случайно заметил тебя в баре, который – я точно знал – скоро взлетит на воздух. Какая-то разборка бандитов с хозяином. Он не отстегивал им за работу на их территории или что-то в таком духе. Я не забыл, что сломал тебе жизнь еще в раннем детстве, и подумал – может, стоит теперь починить ее, взяв малютку под свою крыло. А потом когда-нибудь, глядишь, и до собственной криминальной конторы дело бы дошло. Но теперь вот ты облажалась. И, оставив тебя в Хайме, я потерял бы все, что с таким трудом построил, а также поставил бы под угрозу себя и всех, кто на меня работает. Так что извини, Аина.
Каждое новое слово вонзалось ей в сердце, как клинок, вызывая воспоминания: вот она тренируется и осваивает ремесло под руководством Коля, учится обращать себя в совершенное оружие, стараясь отпечатать в мозгу карту Косина с высоты, вот он ухаживает за нею – раненой или смертельно напуганной… Только теперь она знала: он убил ее папу и маму. Отвращение накрывало ее горькой волной, в голове кружил вихрь глупых несбывшихся надежд, бессонных ночей, проведенных рядом с этим человеком, часов, когда они бок о бок молчали, погруженные каждый в свои мысли на башенке вокзала. Как ей тогда хотелось, чтобы он наклонился поближе, взял ее за руку или поцеловал.
Возможно, Коль молча нес в себе вину за убийство ее родителей, задвинул в дальний угол сознания, переложил в душе ответственность на других – потому что надеялся: обучив убивать и Аину, он тем самым все спишет? Ничего он не списал.
Перед глазами у девушки по-прежнему все плыло, а руки дрожали, но она сумела посмотреть Королю прямо в глаза и вложить в этот взгляд столько яда, сколько ей было отпущено. Он только стиснул челюсть, но даже такая реакция с его стороны придала ей смелости сделать несколько шагов навстречу. Он отступил. После всех этих лет, за которые Коль ни разу не выказал даже намека на чувство, сохраняя лицо бесстрастным, словно камень, это была уже победа.
– Плевала я на все твои уродские рассуждения и логику, – отрезала Аина. – Расписываешь, как застрелил моих родителей, а потом мне же изливаешь душу? Нет, Коль, так не пойдет. Я больше не твоя собственность.
– Если бы не я, ты бы до сих пор шаталась по улицам, а вернее всего, давно бы сдохла от передоза. – Он спокойно вытер плевок. Голубые глаза превратились в льдинки. – Так что, естественно, моя. А то чья же?
– Не твоя и твоей никогда не буду! – Девушка вскинула руки, пытаясь сжать кулаки, но сил не хватило: они повисли вялыми плетьми. – Я рада, что Таннис опередила меня у Кауты. Больше я такой работой заниматься не буду.
Глаза Коля загорелись каким-то почти безумным весельем.
– Тут ты опять ошибаешься. Неужели ты думаешь, я послал бы Таннис туда, где не справилась ты?
Она нахмурилась, но он продолжил как ни в чем не бывало:
– Я сам справился со своим делом. Со своим чертовым делом. Это я убил Кауту Хираи.
