— Как жизнь, подруга? — окликнул меня один из них, протягивая пивную банку.
«Он решил, что я такая же, как они, — подумала я, — бомж приветствует бомжиху. Да он и прав, разве я не бомжиха?»
— Нормально, — ответила я, снова опуская глаза на тротуар, на автомате избегая его взгляда, не останавливаясь, перешагивая через банки, которые валялись возле ступенек.
Потом я шла по главной улице, обвешанной всякими рождественскими украшениями, в конце оказалось единственное место, открытое в такой час, — «Макдоналдс». Денег мне хватило на чашку чаю и маффии с яйцом. Мне всегда нравился особый запах в «Макдоналдсах», но тут, пока я ждала, когда кассир принесет мне заказ, меня начало мутить. Я забрала еду, вышла на улицу, радуясь свежему воздуху, и побрела дальше.
Впереди замаячила какая-то арка. Она вела на площадь, где стояло множество скамеек, а в центре росло огромное дерево. А прямо передо мной оказалась здоровенная церковь с башней. Нормальное место, ничем не хуже других. Я села, поставила стакан с чаем на скамейку рядом с собой.
Развернула маффин. Желток лопнул и растекся. Я оголодала, но это есть не могла. Положила маффин на скамейку, взяла чай, сняла пластмассовую крышку. Отхлебнула: во рту сделалось так горячо, что я поняла, как сильно замерзла.
Посмотрела на здание, возвышавшееся слева. На обоих углах висели таблички: «Батское аббатство». В середине — здоровенная деревянная дверь. Над ней — громадное полукруглое окно. А по обеим сторонам, до самого верха, в камне вырезаны горизонтальные полочки, а на них стоят фигурки, точно люди на лестнице. Собственно, так оно, наверное, и есть: каменная лестница, а по ней карабкаются каменные человечки. У некоторых отколоты руки-ноги-головы, отчего они похожи на смазанный рисунок, а у тех, что уцелели, есть еще и крылья. Ангелы? Явно пытаются забраться наверх, хотя некоторые при этом перевернулись вверх тормашками и того и гляди навернутся. Вот придурки, у них же есть крылья, взлетели — и все дела.
Я пила чай и рассматривала эти странные фигурки. Горячий напиток согрел меня, и я снова почувствовала себя человеком. Взяла маффин. Он успел заледенеть, а желток затвердел. Откусила кусочек, но желудок тут же взбунтовался. Не пройдет номер. Я выплюнула булку обратно в обертку.
Вокруг начали появляться люди. Все они направлялись куда-то к углу аббатства: сквозь наскоро сколоченную арку я разглядела там какие-то деревянные ларьки — видимо, рыночек. Я заметила, что на меня поглядывают, мне опять сделалось не по себе, я почувствовала свою беззащитность. Пора двигать, найти какое-нибудь местечко потише и уж там посидеть, сообразить, что же делать дальше. Я встала, вскинула на спину рюкзак. Собиралась уже уйти, а потом вдруг вспомнила — взяла пустой стаканчик, чертов маффин, все еще в обертке, и бросила в урну, стоявшую совсем рядом.
— Спасибо, — сказал мужик в длинном пальто и шарфе, как раз проходивший мимо, — что вы не мусорите во дворе аббатства.
Он приподнял руку, точно приветствуя меня, и зашагал к дверце, расположенной сбоку от главного входа; на поясе у него побрякивала большая связка ключей. Я отвернулась и пошла налево, к переулку, подальше от площади.
В дальнем конце переулка стоял человек в форме.
Я резко развернулась и зашагала обратно к арке.
Навстречу мне шли два мужика в костюмах — может, какие-нибудь менеджеры топают на работу; только они в упор смотрели на меня.
Блин, похоже, готово дело. Я-то думала, меня никто не замечает, а какой-то проныра меня-таки вычислил, а может, и не один. Или та тетка в полях. Вот ведь подлюка. Хотелось крикнуть: «Нет!» Чтобы эхо заскакало по всей площади. Я оглянулась, нет ли кого за спиной. Мужик с ключами уже вошел, как раз захлопывал за собой дверь. Я бросилась к нему:
— Стойте, постойте. Ну пожалуйста!
Он испуганно поднял голову, а потом положил ладонь на ребро двери, не давая ей захлопнуться.
— Пожалуйста, помогите мне. Мне страшно. Пустите меня, пожалуйста.
Голос у меня срывался. Его бледно-голубые глаза глянули прямо в мои, потом куда-то дальше. Одну жуткую секунду он колебался, потом схватил меня за локоть и втащил внутрь. Я, спотыкаясь, рухнула в пустоту, а он обеими руками пихал тяжелую дверь, пока та не захлопнулась. Потом заложил засов. С другой стороны донесся топот, кто- то забарабанил по дереву.
Потом крики:
— Откройте! Полиция!
Когда глаза привыкли к темноте, я увидела, что мой спаситель развернулся, прислонился к двери. Потом прижал обе ладони к губам.
— Что я наделал? — ахнул он, глядя на меня в упор. — Господи, что же я наделал?
29
Он смотрел на меня.
— У тебя всё в порядке?
Я кивнула.
— Это действительно полиция?
Он имел в виду громил, которые колотили в дверь с другой стороны.
Я снова кивнула.
— Вообще-то я бы должен отпереть и впустить их.
Я закрыла глаза. И после всего этого он все- таки меня выдаст?
— У тебя изнуренный вид. Тебе нужно передохнуть? Собраться с мыслями?
Я не знала, что он хотел сказать последней фразой, но передышка мне бы не помешала.
— Да.
— Можешь войти через эту дверь в храм и посидеть там. Я им скажу, в чем дело.
Стоит ли?..
— Не бойся. Иди.
Я потянула за большую металлическую ручку и открыла внутреннюю дверь. Шагнула вперед, полагая, что попаду совсем в полную темноту, но выяснилось, что сама церковь просто залита светом. Я оказалась в высоченном помещении; каменные колонны уходили высоко-высоко к потолку, а там крепились к чему-то наподобие огромных каменных вентиляторов. Те окна, что пониже, были из цветного стекла, а верхние — совершенно прозрачные, и за ними синело ослепительное небо. Я сняла рюкзак и села на деревянную скамью. Спинка так и впилась мне в спину. Было слышно, как где- то сзади отворяют засов наружной двери. Еще минута — и эти типы будут здесь. Мне не хотелось видеть, как именно это произойдет. Я снова закрыла глаза и стала ждать. Гул голосов, но разобрать слова не удавалось. Снова бухнула дверь, опять лязгнул засов. Потом шаги, открылась внутренняя дверь.
— Они подождут. Без особой радости, но подождут. Я сказал, что ты попросила убежище в Господнем храме, и сюда им ходу нет. Ложь, разумеется, — добавил он, застенчиво усмехнувшись, — однако из самых лучших побуждений.
Я открыла глаза и тупо уставилась на него. Он не сразу, но просек, что я совершенно не понимаю, что он там несет.
— Ведь именно это тебе и нужно? Убежище? Укрытие, — объяснил он. Он оказался моложе, чем я подумала в первый момент. Меньше тридцати. Худой, с волнистыми каштановыми волосами, разделенными сбоку пробором. Его кадык нервно ходил взад-вперед, глаза были очень бледной синевы.
